– Я и так понимаю, что размерами он больше. Но я не о размерах. Я о том, что мы не хотим знать, насколько он велик. Вот, например, люди Солнца.
«О! – подумал Чинча. – Наконец-то ты заговорил о том, что на самом деле тебя волнует».
– Люди Солнца, – продолжал солдат. – Они нас разгромили не потому, что были сильнее нас, а потому, что знали, как играть в сражение, как нагнать на нас страх и как обвести вокруг пальца.
Чинча хмыкнул. Его раздражали люди, побеждающие других с помощью обмана.
– А ты не смейся, человек, – сощурил глаза солдат. – Они умные и знающие люди. А мы? Мы предпочитаем не замечать очевидные явления вместо того, чтобы двигаться вперед.
И воин сплюнул, а потом снова запустил шар. Он покатился, ударив своего более массивного товарища, и занял его место. «Это нужно использовать», – задумался строитель. Твердый шар стал центром мира. На одно бесконечно долгое мгновение.
А потом, разобравшись в своих чувствах, Чинча вдруг обнаружил, что солдат его раздражает своими рассуждениями. «У каждого свое место, у каждого свой цвет накидки, каждый подчиняется порядку и тем, кто его олицетворяет», – говорил Чинча сам себе. Другая половина его сознания робко спорила с этим, напоминая строителю, что сам он низкого рода, а ведь пробился же наверх, – ну, не на самый, конечно, а так, подобрался к вершине, – и вот сегодня его принимал сам Великий Ума в священном храме под сенью золотых деревьев. Строитель хотел было одним произнесенным словом поставить много воображавшего о себе воина на место, но осекся. Почувствовал, видно, что не то наступило время в Тавантинсуйу, чтобы напоминать друг другу о незыблемой иерархической пирамиде. К тому же она оказалась не такой уж и незыблемой, если простой копьеносец может поносить империю на центральной площади Куско. И он, Чинча, тоже хорош. Заявил под сенью золотых деревьев (впрочем, сень деревьев уже появлялась в мыслях строителя), что природа устроена совсем не так, как думали Великие Инки, начиная с древних времен и заканчивая современностью. Так что же, архитекторам можно сомневаться и делать открытия, а солдатам нельзя? Да, нельзя, спорил Чинча сам с собой, и однажды все вернется на свои места. А значит, я сделаю это.
– Встать, – произнес Чинча вполголоса.
Солдат поморщился от непонимания. Послышалось, что ли?
– Встать! – сказал архитектор тверже.
На этот раз воин встал. Но не для того, чтобы выполнить унизительный приказ. Его ладонь сомкнулась на копье. Одним резким движением солдат рванул оружие на себя и направил его на этого наглого прохожего. Чинча сделал ответное движение, и в руке у него оказалось – нет, не копье, и даже не нож. Из-за перевязи, которая сжимала легкую накидку на поясе, Чинча достал нечто, что произвело на солдата гораздо большее впечатление, чем любое оружие. Увидев этот предмет в руках Чинчи, воин бросил копье и упал на колени, закрыв ладонями лицо.
– Я же приказал тебе встать, а не падать, – почти примирительно промолвил архитектор.
Солдат убрал ладони от лица и испуганно переводил взгляд то вниз, то вверх. Вот оно, лицо прохожего, а вот и то, что у него в руке. Но так быть не должно. Или это знак меняющихся времен? Предмет в руке у Чинчи, словно каменный шар, нанес удар по сознанию слишком мудрого солдата, и он в одночасье отупел. Не иначе.
– Встань, – начал злиться Чинча.
Воин встал.
– Возьми в руки копье.
Солдат выполнил приказание.
– А теперь идем со мной. Ты нужен Тавантинсуйу. И ты нужен мне.
В самом центре огромной площади остались причудливые узоры траекторий, сплетенные каменными шарами на вулканическом песке.
Пять. Любимый город