Империя Дикого леса

Разбойник склонил голову набок и прищурил левый глаз, будто ожидая так увидеть что-то новое.

— Пожалуй, можно было пожарить чутка подольше. Или просто подбросить дровишек в огонь.

Медведь по-прежнему молчал.

— Может, горстку самоцветов? Вдруг что-нибудь блестящее сработает. Принарядим ее немного. Ну, искорку добавим, понимаешь.

На этот раз медведь ответил.

— Не нужны ей искорки. Не нужно ее принаряжать. Это шестеренка.

— Не больно-то похоже, — проворчал разбойник.

— Не могу не согласиться, — процедил медведь, ощетинившись. Он нагнулся, подобрал железку с наковальни, зацепив крюком, и поднес к глазам разбойника. — Похоже на… я не знаю… на раздавленное металлическое насекомое.

Эсбен был абсолютно прав. Стоящий рядом разбойник только кивнул, признавая, до чего точно подмечено. Однако их целью было не раздавленное насекомое. Они должны были создать, используя инструменты и материалы, которые удалось раздобыть в стремительно разваливающемся городе, одно из самых невероятных и умопомрачительных приспособлений, когда-либо придуманных человеком — или медведем, если уж на то пошло: зубчатое колесо Мёбиуса, подвижный механизм, состоящий из трех шестеренок, который был ключевой деталью системы жизнеобеспечения механического принца. Если бы двух изобретателей колеса не лишили — одного глаз, а другого рук, — они, без сомнения, оказались бы в списке претендентов на награду Южнолесского общества механиков в номинации «Шарики за ролики».

(Чего медведь и разбойник не знали, так это что у раздавленного насекомого, которое у них получилось, нашлось бы свое применение — пусть и довольно необычное: будучи правильно установленным, оно могло превратить обычную сушилку для одежды в машину времени, которая при включенной опции «без складок» отсылала бы носки хозяина на десять минут в будущее.)

— Начинай снова, — сказал медведь и бросил бесполезный комок меди в грязь у огня.

Шеймас застонал и опять побрел в лес за хворостом; Эсбен установил плавильный тигель обратно в костер и начал перебирать груды украшений, добытые из обваливающихся южнолесских зданий. Зрелище было грустное: обручальные кольца, шейные цепочки, подвески в форме сердец. Владельцы безделушек либо отдавали их добровольно, радуясь, что могут быть полезны в таком грандиозном предприятии, либо спали под покровом плюща и были не в том состоянии, чтобы спорить. Некоторые расставались со своим добром в слезах, утешаемые оказавшимися поблизости родными: одни оплакивали медальон, который носила бабушка, другие — медный значок, принадлежавший отцу-констеблю. Поэтому Эсбен предавал эти реликвии огню с тяжелым сердцем, ни на секунду не переставая думать о том, что воссоздать колесо Мёбиуса в одиночку ему будет не проще, чем слепить живую бабочку из пары ершиков и комка воска.

Он поднял очередной предмет — круглый кулон с цепочкой. На блестящей бронзовой поверхности было с любовью выгравировано чье-то имя. Медведь с тяжким вздохом подцепил цепочку крюком и бросил медальон в мятый серый тигель.

Отчаяние овладело им настолько, что он не услышал, как поблизости, сделав несколько кругов над костром, появилась птица и приземлилась в двадцати футах от того места, где он стоял. Он не слышал, как двое ее седоков спешились и подошли; один из них вел другого, помогая идти по неровной, покрытой плющом земле.

— Здравствуй, старый друг, — раздалось рядом. Медведь узнал этот голос.

Он обернулся и увидел, что среди извивающихся стеблей, держа за руку юную черноволосую девочку, стоит Кароль Грод, его старый товарищ-механик. Медведь попытался выдавить из себя хоть слово, но обнаружил, что едва может говорить. Его колени подогнулись, и он упал на землю.

— Что он делает? — спросил старик, озадаченный тем, что его приветствие осталось без ответа.

— Стоит на коленях на земле. Рот у него двигается, но ничего не происходит, — сказала девочка.

— Но это медведь с крюками вместо лап? — спросил Кароль.

— Определенно, — подтвердила она.

— Эсбен, — сказал Кароль в пустоту, — если это действительно ты, а не другой медведь, лишившийся рук, почему же ты ничего не скажешь?

Плотину прорвало, и Эсбен исторг целый поток слов.

— Кароль! Кароль Грод! Ты жив! Ты цел! — он вскочил с колен и обхватил старика за шею.

— Ну-ну, — успокоил Кароль. — Полегче. Не забывай, я старый человек. И совсем не так крепок, как ты, — они оторвались друг от друга, и Кароль потянулся к лапам медведя. Нащупав металлические протезы, он вздохнул: — Ох, что же она натворила.

— Знаю, Кароль, знаю, — отозвался медведь. — А ты… твои глаза…

— Нынче я отлично обхожусь вот этими деревяшками, — и, словно чтобы дать Эсбену получше разглядеть, он поднял брови. Крашеные деревянные шары ходуном заходили в глазницах.