Империя должна умереть

Кроме того, вспоминает Суворин, выпущено несколько приказов на случай смерти Толстого: некрологи и статьи о его творчестве печатать можно, но упоминать его отлучение от церкви запрещено. Также министерство требует, «чтобы во всех известиях и статьях о гр. Толстом была соблюдаема необходимая объективность и осторожность». Родственники в панике. Рукописи и письма на случай обыска после смерти Толстого собраны в чемодан и переданы на хранение Горькому. Начинаются переговоры о приобретении земли в Крыму для погребения Толстого без ведома властей.

У умирающего Толстого свой замысел – написать «политическое завещание», письмо императору Николаю II. Он вспоминает про навещавшего его великого князя Николая Михайловича и отправляет ему телеграмму с вопросом: готов ли выступить посредником между Толстым и Николаем II? Князь сразу соглашается. Буквально из последних сил Толстой заканчивает письмо императору. Это уже не политическое послание, скорее поучение старца молодому человеку, послание из прошлого века нынешнему.

«Любезный брат! – пишет граф. – Такое обращение я счел наиболее уместным потому, что обращаюсь к вам в этом письме не столько как к царю, сколько как к человеку – брату. Кроме того еще и потому, что пишу вам как бы с того света, находясь в ожидании близкой смерти… Вас, вероятно, приводит в заблуждение о любви народа к самодержавию и его представителю – царю, то, что везде при встречах вас в Москве и других городах толпы народа с криками "ура" бегут за вами. Не верьте тому, чтобы это было выражением преданности вам, – это толпа любопытных, которая побежит точно так же за всяким непривычным зрелищем. Часто же эти люди, которых вы принимаете за выразителей народной любви к вам, суть не что иное, как полицией собранная и подстроенная толпа, долженствующая изображать преданный вам народ, как это, например, было с вашим дедом в Харькове, когда собор был полон народа, но весь народ состоял из переодетых городовых. Если бы вы могли, так же как я, походить во время царского проезда по линии крестьян, расставленных позади войск, вдоль всей железной дороги, и послушать, что говорят эти крестьяне: старосты, сотские, десятские, сгоняемые с соседних деревень и на холоду и в слякоти без вознаграждения с своим хлебом по нескольку дней дожидающиеся проезда, вы бы услыхали от самых настоящих представителей народа, простых крестьян, сплошь по всей линии речи, совершенно несогласные с любовью к самодержавию и его представителю».

Впрочем, ясно, что быть услышанным у Толстого нет никакой возможности – воспитанный Победоносцевым император свято верит в самодержавие.

«Самодержавие есть форма правления отжившая, – пишет Толстой, – могущая соответствовать требованиям народа где-нибудь в центральной Африке, отделенной от всего мира, но не требованиям русского народа, который все более и более просвещается общим всему миру просвещением. И потому поддерживать эту форму правления и связанное с нею православие можно только, как это и делается теперь, посредством всякого насилия: усиленной охраны, административных ссылок, казней, религиозных гонений, запрещения книг, газет, извращения воспитания и вообще всякого рода дурных и жестоких дел».

Дальше он переходит к теме ликвидации частной собственности на землю. «В наше время земельная собственность есть столь же вопиющая и очевидная несправедливость, какою было крепостное право 50 лет тому назад. Думаю, что уничтожение ее поставит русский народ на высокую степень независимости, благоденствия и довольства. Думаю тоже, что эта мера, несомненно, уничтожит все то социалистическое и революционное раздражение».

31 января 1902 года Суворин узнает, что министр внутренних дел запретил выставлять портреты Толстого. «Совсем не надо 50 лет, чтоб Толстой дождался памятника, а Сипягин позорного клейма на свой идиотский лоб, – возмущается в своем дневнике Суворин. – Неужели этот господин с кем-нибудь советуется и ему поддакивают в его глупых распоряжениях?»

Следом идут другие указания: как быть с вероятными похоронами Толстого. Процессии и шествия запретить, поместить гроб в грузовой вагон, затянутый черным сукном и перевезти в Ясную Поляну.

Но Толстой вновь выздоравливает. Смерть отступает – но никакого ответа от царя Толстой так никогда и не получит.

Глава 2 В которой Сергей Витте не может удержать Россию от вторжения в Китай и захвата Пекина

«Русь» или рубль

Зима 1895 года, утро, Петербург. Министру финансов Сергею Витте приносят свежеотчеканенные золотые монеты. Он разглядывает их и очень доволен. Витте сам придумал название для новой российской валюты – «русь».