Империя должна умереть

Тем временем в Петербург приезжает член ЦК партии эсеров Андрей Аргунов, чтобы по просьбе судей допросить ключевого свидетеля. 18 ноября Лопухин рассказывает ему о недавнем визите Азефа. А еще через три дня к Лопухину приходит сам Герасимов. С бывшим подчиненным экс-директор департамента разговаривает смелее и прямо заявляет, что вся жизнь Азефа — это сплошная ложь и двойное предательство, которому пора положить конец, и что он не будет молчать. Герасимов уходит с тяжелым сердцем, для него это двойной удар; потеря лучшего агента и друга (Азефа) и разочарование в своем бывшем руководителе.

Лопухин явно боится, что Герасимов и Азеф, двое профессиональных убийц, постараются заставить его замолчать. Чтобы обезопасить себя, он пишет друзьям и Столыпину, что глава тайной полиции его запугивает, а 23 ноября уезжает в Лондон.

23 декабря 1908 года эсеры собираются, чтобы решить судьбу Азефа. Лопухин во время поездки в Англию еще раз повторил свои показания, большинство руководителей, даже Савинков, голосуют за то, чтобы убить Азефа. Но перед этим решено его последний раз допросить: Чернов, Савинков и еще несколько человек идут к Азефу домой. Он ждет их.

Его товарищи уже проголосовали за убийство, но дают ему последний шанс. Они в глаза говорят ему, что он разоблачен, — и требуют признания. Азеф все отрицает. Они дают ему 12 часов, чтобы передумать, — и уходят. Удивительная психологическая игра, в которой все ведут себя предельно нелогично. Савинков, который три года назад вместе с Азефом заставил Петра Рутенберга убить его ближайшего друга, Георгия Гапона, теперь сам не решается убить своего друга Азефа, против которого выдвинуты куда более страшные обвинения.

Только теперь Азеф собирает вещи и прощается с женой. Всю ночь они бродят по Парижу и разговаривают. Он врет, будто едет в Берлин устраиваться инженером. На самом деле он едет к любовнице, с которой сожительствует уже несколько лет. Двоеженец, двойной агент, Евгений Азеф, вероятно, любит обеих своих женщин и считает, что искренен с обеими. Он уезжает.

Эсеры деморализованы. Некоторые члены партии по-прежнему хотя убить Азефа — они даже снимают виллу в Италии, чтобы заманить его туда, как заманили когда-то Гапона на дачу в Озерках. Но в качестве приманки нужен кто-то из ближайших друзей, например Савинков. Но он хочет забыть о случившемся, как о страшном сне. Азеф тем временем спокойно живет в Берлине, продолжает путешествовать по Европе. Никто его не преследует.

Много шума из-за Азефа

Разоблачение Азефа моментально становится новостью по всей России — а потом и по всей Европе. Суд над Бурцевым заканчивается, эсеры извиняются, весь ЦК партии уходит в отставку. Более того, теперь и Савинкова, и Чернова подозревают в предательстве.

Многие видные члены в ужасе выходят из партии. Вера Фигнер уходит из политики в правозащитную деятельность: вместе с женой Максима Горького Екатериной Пешковой они создают «Парижский комитет помощи политкаторжанам» — первую постоянно действующую правозащитную организацию в истории России.

Всего через неделю Столыпин докладывает о произошедшем царю. Николай II поражен предательством Лопухина. Его арестуют по обвинению в разглашении государственной тайны. Суд над Лопухиным проходит в апреле 1909 года. «Надеюсь, что будут каторжные работы», — пишет царь на принесенном ему отчете о процессе. И действительно, бывшего главу департамента полиции приговаривают к пяти годам каторги. Беспрецедентный приговор, возмутивший многих, в том числе чиновников.

За два месяца до того, в начале февраля, Азефа обсуждают в Думе: происходят едва ли не самые откровенные дебаты за всю историю российского парламентаризма. Для чего вообще существуют спецслужбы, спрашивает один депутат: если судить по делу Азефа, они сами сначала совершают преступления, а потом с ними борются — и тратят на это огромные государственные деньги.

На заседании присутствует Столыпин, который долго доказывает, что ошибок МВД не совершило, что Азеф никогда не был организатором терактов, что правительство не занимается провокациями. Однако в борьбе за стабильность иногда — в виде исключения — приходится использовать уродливые приемы. Конечно, правительство откажется от них, но не сейчас, а чуть позже, когда ситуация позволит. Это, пожалуй, самая примечательная речь за всю карьеру Столыпина:

«Мы, правительство, мы строим только леса, которые облегчают вам строительство. Противники наши указывают на эти леса, как на возведенное нами безобразное здание, и яростно бросаются рубить их основание. И леса эти неминуемо рухнут и, может быть, задавят и нас под своими развалинами, но пусть, пусть это будет тогда, когда из-за их обломков будет уже видно здание обновленной, свободной, свободной в лучшем смысле этого слова, свободной от нищеты, от невежества, от бесправия, преданной, как один человек, своему Государю России. И время это, господа, наступает, и оно наступит, несмотря ни на какие разоблачения, так как на нашей стороне не только сила, но на нашей стороне и правда».