Империя должна умереть

Они принимают программу из одиннадцати пунктов, в которой требуют неприкосновенности личности и жилища, свободы совести и вероисповедания, слова и печати, собраний и союзов, уравнения прав (гражданских и политических) всех граждан Российской империи, вне зависимости от сословий, распространения местного самоуправления во все части Российской империи. Один пункт, девятый, вызывает расхождение. И в итоговом документе записывают отдельно мнение большинства и мнение меньшинства. Меньшинство требует «правильного участия в законодательстве народного представительства как выборного учреждения», а большинство идет дальше и хочет участия в законодательстве, контроля за бюджетом и за законностью деятельности администрации.

Заканчивают земцы свои дебаты полные оптимизма, уверенные, что они выполнили свою историческую задачу: «Решились сказать Его Императорскому Величеству Государю Императору правдивое слово», — вспоминает Шипов, и теперь верховная власть наверняка услышит их голос.

«Это ужасно, они дают советы, когда никто их об этом не просит», — говорит князю Мирскому о собрании вдовствующая императрица Мария Федоровна.

В итоге съезд решает отправить к министру внутренних дел делегацию в составе Шипова, Петрункевича, Гейдена, а также будущего последнего председателя Думы Родзянко и будущего первого главы Временного правительства Львова — чтобы передать ему резолюцию съезда. 11 ноября Мирский принимает Шипова и говорит, что никакую делегацию принимать не будет. Тогда Шипов передает ему резолюцию сам. Земцы радостно разъезжаются из Петербурга.

Вечером Мирский идет на прием к императору, который встречает его в хорошем настроении после удачной охоты: он лично убил 144 фазана из 506 убитых в тот день.

Князь пытается подать в отставку, взяв на себя вину за съезд. Но император его не отпускает.

Нервы министра расстраиваются все сильнее. Великий князь Николай Михайлович, дядя царя и сторонник реформ, предупреждает его, что тучи сгущаются, великий князь Сергей едет из Москвы на день рождения вдовствующей императрицы и планирует поставить вопрос ребром: или он — или Мирский. Он всерьез считает министра революционером и называет «Святополком Окаянным» (высмеивая полную фамилию князя — Святополк-Мирский).

Суворин уверен, что у больного князя Мирского ничего не получится, «не только характера, но и ума не хватит». В столице ходят слухи, что ему уже найден преемник, но, как рассказывает генеральше Богданович ее друг Штюрмер, царь попросил князя временно остаться. Генерал Богданович сам отправляется к главе МВД и в лицо говорит ему, что участники земского съезда — революционеры. Мирский отвечает ему, что они просто порядочные люди, а настоящие враги государства — «это такие говняки, как Штюрмер».

«Третий элемент»

Удачное завершение «частного собрания» в Петербурге очень воодушевляет интеллигенцию. В тот момент ее называют «третьим элементом» — в моде сравнения с Францией накануне Великой французской революции; там движущей силой было «третье сословие», то есть буржуазия (после первых двух, духовенства и дворянства). В России полноценного класса мелких собственников нет, зато есть класс образованных людей — они и считают себя российским «третьим сословием».

С одной стороны, собравшись в Петербурге, участники съезда ничего не добились. С другой — они провели резонансное мероприятие и не были наказаны. Резолюция съезда печатается по всей стране, почти всего его участники стали звездами.

Столичное «частное совещание» масштабируется: точно такие же проводятся повсеместно: городские интеллигенты собираются на обеды и ужины, чтобы популяризировать резолюцию земского съезда и принять собственную. Кампания «либеральных банкетов» проходит по всей стране. Риторика на местах, конечно, куда жестче, чем на петербургском съезде: требуют Учредительного собрания, поднимают тосты за террористов-эсеров.

Банкетная кампания производит большое впечатление на Петербург. «У нас точно плотину прорвало: в какие-нибудь два-три месяца Россию охватила жажда преобразований; о них говорят громко, — пишет в дневнике президент Академии наук великий князь Константин. — Революция как бы громко стучится в дверь. О конституции говорят почти открыто. Стыдно и страшно».

Петицию царю с требованием реформ государственного устройства пишут даже губернские предводители дворянства. «Они тоже подпали под влияние этого земского съезда», — отмахивается царь в разговоре с Мирским. «Если Вы даже не будете доверять предводителям дворянства, на кого же Вы будете опираться? Ведь их уже в отсутствии консерватизма нельзя заподозрить», — отвечает министр.

Рабочие при этом остаются поначалу довольно консервативными. Профсоюзная организация Гапона разрастается: сначала он создает филиал своей «чайной» около Путиловского завода, в который сразу вступает семьсот человек. В считаные месяцы открывается еще восемь филиалов, но члены собраний далеки от революционных идей.