Империя грез (СИ)

– С нами Свет, братья! – проговорил он спокойным и ровным голосом. Все прочие, стоявшие рядом, далеко не сразу поняли, что же на самом деле только что произошло. Пока пришедший снова не достал хлеб и не протянул следующему стоявшему подле него человеку. Потом в руке священника весело звякнуло серебро имперской чеканки вперемешку даже с мелкими пузатыми кругляшками светлого золота. Люди, превознемогая отупляющую голодную усталость и глухое удивление, обступили его со всех сторон сначала осторожно и с опаской, будучи еще не в состоянии постичь и поверить во все происходящее, затем уже посмелей и даже с напором. Каждому из приблизившихся и протянувших к нему сухие и грязные покрытые язвами и холодными ожогами руки, пилигрим старался что-то дать, повторяя снова и снова одну простую, но крайне важную фразу, ту самую, с которой всегда начиналась первая страница святой книги Предвечных.

– С нами Свет!

Добро от людей в рясе бездомные и нищие видели нечасто, все больше – брань и палки, и то, что сейчас происходило, напомнило вдруг то блаженное время, когда окончилась наконец кровопролитная война за Книгу и по всей Империи начали возводить храмы, подобные этому. Церкви новой светлой веры, обещавшей всем пришедшим без исключения свет и благо, сошедшее наконец на них с далеких праведных небес.

– С нами Свет!

Поднялся шум. Люди, измученные нуждой, теснили друг друга, напирая вперед, стараясь коснуться неведомого благодетеля, но сил даже на то, чтоб просить, у этих несчастных уже давно почти совсем не осталось. Они благодарили его и плакали, благословляя его имя, которого даже не знали, со слезами счастья на глазах прижимая к впалой истерзанной болью груди драгоценные дары, способные продлить им жизнь, хоть немного убить вечный мучительный голод и пусть даже ненадолго дать им почувствовать себя живыми людьми.

Пришедший стоял спокойно, как стена, продолжая отдавать все, что имел при себе. На благодарности и слезы он спокойно говорил, склонив голову вперед:

– Благодарите Свет Предвечный. Не меня. Я лишь передаю. Не свое! Божье! Возьмите все, что есть у меня!

И снова, повторяя с твердостью и даже как будто бы с тихим торжеством:

– С нами Свет! Укрепите веру свою, братья и сестры! Бог с вами! Он никогда не покинет вас!

На поднявшийся внезапно шум, нарушивший абсолютный покой и тишину, живущую в храме, из недр ярко освещенного зала вышел старший служитель Предвечного Света, горделиво и легко, будто рыцарь Имперской Гвардии, выехавший на городскую площадь на рослом боевом коне. В просторной белой мантии с богатой красной вышивкой на рукавах и капюшоне, сложив руки на груди и спрятав их в складки одежд, он поспешно шагал вперед к тяжелым входным дверям распахнутым настежь. Еще достаточно молодой со спокойным гладким и сытым лицом, не лишенным природного ума, темными длинными волосами и с глазами безразличными и холодными, как серый речной песок.

Остановившись неподалеку он скривил губы, наблюдая за происходящим и не желая пока вмешиваться в творящийся в его храме обряд дарения. По званию в духовной иерархии он был равен пришедшему, и это единственное, что могло его теперь заинтересовать во всем, что сейчас происходило.

Пилигрима долго не отпускали, старясь отблагодарить, поцеловать руки или край одежды, некоторые даже осмелились обнять служителя Света. Но пришедший, поспешно раздав все, что у него было при себе, стал мягок и вместе с тем совершенно непреклонен. Попросив прощения, что принес так мало, и благословив всех, кого видел тремя короткими словами, он шагнул за белую черту на полу, которую теперь принято было называть "светлой" или "огненной" чертой и заходить за которую без огня в руках простым смертным с некоторых пор стало запрещено. Шум и волнение позади него не стихал, скорее напротив стал еще сильней прежнего.

Пришедший молча посмотрел на вышедшего встретить его служителя местной церковной обители.

– Приветствую вас, брат мой! – проговорил человек в белой рясе, обращаясь к гостю вежливо, но без лишней учтивости и легко склонив свою благоухающую ароматным маслом голову вперед.

– Каким святым проведением вы прибыли в наш скромный дом в столь суровое время года? Что слышно теперь на священной земле?

Его голос лился, как сладкая патока, и в нем явно читалось разом – надменность, удивление и будто бы урчание толстого и ленивого кота, лежавшего днями напролет у хорошо натопленной каменной печки.

– Где еще мне идти, как не в храме отца моего? – сухо ответил пришедший.

– Воистину! – протянул священник в белом, удивившись довольно странному и резкому ответу пилигрима.

– Меня зовут брат Авентинус. Чем я могу услужить светлейшему и Предвечному посланнику?

– Я прибыл к тебе из столицы с важным посланием крайней срочности от владыки нашего святого синода, первосвященника Корвина-Хаза,. – разом выпалил семериванский монах.