Империя ГРУ. Книга 1

В чем же заключались причины подобного демарша в отношении руководства РККА со стороны людей Феликса Дзержинского. На этот счет у нас имеются, по крайней мере, две версии. Первая — после внезапной смерти в начале 1919 г. Якова Свердлова, прочно занимавшего вторую ступеньку в партийной иерархии, был нарушен баланс сил. Совершенно неожиданно малоавторитетный в партийной элите, но получивший в период гражданской войны ключевой пост Лев Троцкий фактически занял место Свердлова. Это, естественно, вызвало «ревность» со стороны большевистских «авторитетов» Григория Зиновьева и Иосифа Сталина. Они использовали Дзержинского, который, будучи по натуре «трудоголиком», никогда не отказывался от получения новых должностей, для того чтобы натравить его на Троцкого, и, с одной стороны, скинуть близкого к Троцкому главкома Вацетиса, а с другой — отобрать у Троцкого и передать в ведение ВЧК военную разведку.

Возможна и другая, более простая версия. Сам Дзержинский, ободренный той легкостью, с которой ему удалось увести у военного ведомства контрразведку, решил повторить этот номер и с разведкой. Впрочем, обе эти версии не противоречат, а взаимодополняют друг друга.

Впрочем, справедливости ради отметим, что, конечно, бывшие царские офицеры, работавшие в Полевом штабе, вряд ли так уж сильно хранили верность Советской власти. Скорее наоборот, можно предположить, что, выражаясь словами Зощенко, они «затаили в душе некоторое хамство». Об этом, к примеру, пишет в своих воспоминаниях назначенный в июне 1919 г. начальником Полевого штаба бывший генерал-лейтенант царской армии Михаил Дмитриевич Бонч-Бруевич. Он так описывает обстановку, которую обнаружил в Полевом штабе после своего назначения туда:

«Большинство штабных принадлежало к офицерам, окончившим ускоренный четырехмесячный выпуск Военной академии, известный под названием „выпуска Керенского“.

Эта зеленая еще молодежь играла в какую-то нелепую игру и даже пыталась „профессионально“ объединиться.

Помню, ко мне явился некий Теодори и заявил, что является „лидером“ выпуска 1917 г. и, как таковой, хочет „выяснить“ наши отношения.

Признаться, я был ошеломлен бесцеремонностью этого юного, но не в меру развязного „генштабиста“. Как следует отчитав Теодори и даже выгнав его из моего кабинета, я решил, что этим покончил с попыткой обосновавшейся в штабе самоуверенной молодежи „организоваться“. Но генштабисты „выпуска Керенского“ решили действовать скопом и попытались давить на меня в таких вопросах, решение которых целиком лежало на мне.

Очень скоро я заметил, что вся эта нагловатая публика преследует какие-то цели политического характера и старается вести дело, если и не прямо в пользу противника, то во всяком случае без особого на него нажима.

Поведение генштабистской „молодежи“, кстати сказать, не такой уж юной по возрасту, не нравилось мне все больше и больше. Собрав всех этих молодчиков у себя, я дал волю своей „грубости“, о которой так любили говаривать еще в царских штабах все умышленно обиженные мною офицеры, и отчитал „выпуск Керенского“ так, что, вероятно, получил бы добрый десяток вызовов на дуэль, если бы она практиковалась в наше время».[87]

К воспоминаниям Бонч-Бруевича надо относиться осторожно — в них много неточностей. К примеру, Теодори, с которым он якобы разговаривал, к тому времени был уже арестован чекистами. Однако саму атмосферу, сложившуюся в Полевом штабе, он передает довольно верно.