Империя и нация в зеркале исторической памяти: Сборник статей

На следующем этапе постижения национальной истории, в учебнике для седьмого класса, дастану отводится уже три отдельных параграфа. Особенно интересен параграф под названием «Отражение в дастане борьбы нашего народа против „гяуров в черных одеждах“». «В то время как азербайджанский народ выдерживал нашествия армянских и грузинских феодалов, Византийской империи и славян, – пишут авторы учебника, – выдающееся произведение нашей культуры… распространялось на обширной территории – на всех местах обитания тюрок…» [596] Этот отрывок интересен тем, что здесь впервые при рассмотрении эпоса упоминаются славяне, что объясняется включением в учебную программу седьмого класса истории походов славян на Южный Кавказ (речь идет в основном о набегах, произошедших в 914 и 944 годах).

Сделаем небольшое отступление, тем более что оно не входит в противоречие с нашей основной темой. Войска Хазарского каганата совершили несколько опустошительных набегов на территорию современного Азербайджана. Особенно жители этих территорий пострадали во время противоборства быстро расширяющего свою территорию Арабского халифата и Хазарского каганата, который, собственно, и стал непреодолимой преградой для войск халифа. Безусловно, эти события носили для региона куда более разрушительный характер, чем несколько набегов славян. Но на описание набегов хазар отдельного параграфа не отводится. Как известно, в 914 году славяне были пропущены каганом в Каспийское море добровольно, и авторы упоминают об этом. Славяне пообещали отдать кагану половину награбленного. На обратном пути договоренность о выплате части награбленного со стороны славян была выполнена. Но «мусульманские тюркские войска», с одобрением замечают авторы, движимые чувством сострадания к пострадавшим братьям-мусульманам, напали на отряды славян и практически полностью их уничтожили. Событие, которое российские историки расценивают как вероломный поступок, у их азербайджанских коллег рождает противоположные оценки. Они обращаются к двум основаниям азербайджанской идентичности: хазары для них – тюрки и мусульмане. Так к седьмому классу в список «гяуров в черных одеяниях» попадают славяне, которых прежде в нем не было. Учебник продолжает и развивает темы своего предшественника и в части использования «реальных исторических событий», описанных в эпосе, для обоснования своих представлений о территории Азербайджана, совпадающей с ареалом распространения тюрок-огузов, живших в те далекие времена. Преемственность наблюдается и в стремлении авторов доказать реальность существования автора дастана. Они определенно ведут речь не о фольклорном произведении, складывавшемся на протяжении длительного времени, а об авторском произведении. Автор – реальный исторический персонаж Деде Коркуд. Ссылаясь на путешественников Адама Олеария и Эвлия Челеби, они помещают могилу поэта и певца в Дербенте. Этому вопросу посвящен отдельный текст, весьма многозначительно озаглавленный «Документ о могиле Деде Горгуда, расположенной в окрестностях Дербента». Под этим заглавием в учебнике приводится выдержка из записок все того же немецкого путешественника (представленного в качестве ученого) Адама Олеария, которому довелось побывать в Дербенте 7 апреля 1638 года. Он обнаружил там две могилы святых, одна из которых была могилой «Имам Горгуда, на горе. По поводу Горгуда рассказывают, что он был другом Мухаммеда… После его смерти Горгуд прожил еще 300 лет» [597] . Этот текст историки считают достаточным основанием для того, чтобы говорить о реальности существования автора эпоса Коркуда. Школьникам не объясняют, как соотнести этот мифический образ с представлениями, например, о реальной продолжительности жизни человека. Напротив, текст Олеария им преподносят как «документ», который легко встраивается в создаваемый учебником миф. При этом не следует отрицать, что за фигурой легендарного Коркуда действительно мог скрываться реальный исторический деятель. Но в самом эпосе это, безусловно, легендарный образ, мифический персонаж, в котором не много сохранилось от живого человека. О незавершенности биографических циклов огузских сказаний весьма обоснованно говорил В.М. Жирмунский [598] . Ряд сказаний включен в текст весьма условно, часто отсутствует увязка с общим сюжетом, а целый ряд сказаний, несомненно относящихся к этому циклу, в список не попал. «По-видимому, все рассказы относятся к одной и той же эпохе и сложены одной школой рапсодов, но едва ли одним лицом… Нет признаков общего плана… Единственным связующим звеном для введения и всех 12 былин является имя Коркуда» [599] . С большой долей уверенности можно предположить, что окончательный вариант сказания был записан каким-то сказителем или писцом, а не непосредственным участником событий. «Последним по времени „автором“ „Китаб-и Деде Коркут“ явился „катиб“ (условно „записывающий“, „редактор“), хотя неизвестно, сколько их было и какой по счету записал дошедший до нас список». [600]