Империя и воля. Догнать самих себя

Тем не менее, в преобразованиях царя Иоанна доля европейских диффузий была несомненно выше турецких. Не стоит спорить о том, западником или евразийцем был царь. В определенном смысле он был и тем и другим: но не раболепствуя перед чуждыми Руси стихиями истории, а по возможности ставя себе их на службу. Иоанн Грозный не «онемечивал» и тем более не «отуречивал» Русь, он русифицировал и немецкое, и восточное. Окрестил в русскую веру и призвал к служению и татар, и кабарду, и представителей западных народов. Построил храм Василия Блаженного, который не воспроизводил казанскую архитектуру как конструкцию, а смело вплетал в бурно развивающий новый шатровый стиль восточные орнаменты и элементы. Придал импульс к движению не только на Балтику и на сближение с Западом, но и к движению на восток, в частности, к сближению с Китаем. По мысли историка Русского зарубежья В. Ф. Иванова, именно Иоанн IV дал программу движения в Сибирь и одновременно программу движения в Туркестан, другие русские государи и правительства были уже скорее исполнителями им начертанного. В целом мы имеем дело не с подражательной деятельностью, а со своеобразной моделью развития, в которой царь смело соединял черты разных культур, не боялся находить собственные решения. Он последовательно организовал земщину, для того чтобы затем дополнить ее опричниной и увенчать всю эту архитектуру новой концепцией самодержавной власти.

7. Странности нашей историографии

Иоанн Грозный не был счастливчиком, который оседлал благоприятные тенденции роста и развития своего государства. Он был бойцом, который позволил этим тенденциям развернуться, который убирал с их пути серьезные препятствия. Созидательная, производительная деятельность Иоанна IV была огромна и она по своему размаху действительно напоминает «сталинские пятилетки». В этом смысле параллели между царем и Сталиным очевидны, причем, говоря о таких параллелях, честному историку зацикливаться на одном лишь терроре не пристало. Ни политика Иоанна в целом, ни сама опричнина к террору не сводились, так же как невозможно свести Сталина к ГУЛАГу и 1937 году.

Английский дипломат Джером Горсей, которого нельзя причислить к апологетам Иоанна, писал: «Царь, среди многих других подобных своих деяний, построил за время царствования 155 крепостей в разных частях страны, установив там пушки и поместив военные отряды. Он построил на пустующих землях 300 городов, названных «ямами» (yams), длиной в одну-две мили, дав каждому поселенцу участок земли, где он мог содержать быстрых лошадей столько, сколько может потребоваться для нужд государственной службы»[50]. На важную черту, отражающую сущность этой грандиозной стройки, обращает внимание американский исследователь Ричард Пайпс. Он отмечает, что именно цепь острогов от Донца до Иртыша очертила новое жизненное пространство русского народа, под ее защитой крестьяне осмелились вторгнуться в области, бывшие доселе вотчиной кочевников.

Важно обозначить, что именно при Иоанне Грозном кончился длительный период «русского полона», когда тысячи и десятки тысяч (в некоторые годы до 50 тысяч!) русских рабов, плененных татарами в южных областях страны, угонялись на ближневосточные рынки. После 1572 года этот канал «живой силы» был навсегда пресечен, что нанесло удар и по невольничьим рынкам, и по средиземноморской торговой буржуазии, в частности, венецианской. (Все это говорит о том, что неподконтрольная верховной власти и народу олигархия в России вступает в сговор с транснациональными структурами — это историческая закономерность; и сегодня она также никем не отменена.)

По свидетельствам иностранцев, царь был «гуманным правителем» (купцы из Любека), «праведным судией» называет его посол Липпомано в 1575 г., то есть уже во время так называемой «второй опричнины». Но эти свидетельства были в явном меньшинстве. С противоположной стороны мы слышим нестройный, но многоголосый вой ненавистников-иностранцев.