«Империя!», или Крутые подступы к Гарбадейлу

— Американский акцент тебе не дается, — говорит он добродушно.

— Что ж поделаешь. Возможно, когда-нибудь… Ладно, проехали.

— Проехали, — повторяет он, кладя руку ей на затылок.

— Как хорошо, — мурлычет она, слегка откидывая голову назад. — Если у меня слюнки потекут, сразу прекращай, ладно? — И с усмешкой добавляет: — А если разобьемся, тем более.

— Договорились, — отвечает он. — А почему ты не спрашиваешь, как я отношусь к тебе?

Она пожимает плечами:

— Я и так знаю.

— Знаешь? Хорошо, расскажи.

— Ты считаешь, что я потрясающая, — говорит она ему. — Тут я с тобой совершенно согласна. — Она лукаво улыбается, — Но, как тебе известно, я свободна в своих привязанностях, безнадежно эгоистична, не имею ни малейшего желания связывать себя узами брака и не хочу детей. Так что у нас с тобой все будет прекрасно до тех пор, пока ты не найдешь другую любовь, которая захочет того же, чего и ты, — в первую очередь детей.

— Или пока ты не найдешь.

— В том-то и разница, — говорит Верушка. — У меня уже есть почти все, что я хочу.

— Тебе повезло, старушка.

— Да, повезло. — Она улучает момент взглянуть на кучку пушистых облаков высоко в небе. — На самом деле это не совсем так.

— Чего же тебе не хватает?

— Мне не хватает тебя, — говорит она. Почти безмятежно. — Вчера ночью я сказала то же самое. И не покривила душой. Жаль, что ты живешь не в Глазго и даже не в его окрестностях. Могли бы чаще видеться. — Она пожимает плечами.

Ответа у него нет.

— Ну, — мямлит он после паузы, — где-то же мне нужно жить.

— Успокойся, возьми себя в руки, — говорит она с издевкой. — К чему такая бурная реакция?

— Извини, — говорит он, — я не то сказал. Просто… А как насчет тебя? Ты бы согласилась переехать?

— Только туда, где есть университет и горы, — отвечает она не задумываясь. — Глазго, Эдинбург, Данди, Абердин. В Европе сгодится любое место вблизи Альп. Или, к примеру, Осло. В Штатах — Колорадо. Есть куча мест. А что?

— Проверка.

— Как ты понимаешь, нет никаких гарантий, что я предложу тебе перебраться ко мне.

— Догадываюсь.

— И тем не менее, Олбан, ты не хочешь меня потерять, — негромко произносит она и смотрит на него так долго, что потом ей приходится слегка выруливать.

— Это правда, — говорит он, — не хочу.

Боковым зрением он видит ее профиль. Ему дорога эта женщина, понимает Олбан, но как с ней объясниться, чтобы это не прозвучало слишком робко или слишком трезво? У него никогда не было безумной любви, даже, по большому счету, к Софи. Софи — это далекое прошлое, но то, что было между ними, случилось в юном возрасте, в период становления; вот она и стала для него точкой отсчета — ложной, зыбкой, безнадежно скомпрометированной, — по которой он до сих пор сверял отношения с женщинами, хоть сколько-то ему небезразличными.

И все же нет — он не хочет потерять Верушку.

— А что? — спрашивает он. — Мне грозит опасность тебя потерять?

— Нет, — отвечает она. — Насколько я понимаю, не грозит. Но не знаю, что будет после этих выходных, когда ты увидишься со своей старой подругой, давно утраченной возлюбленной, которая в незапамятные времена лишила тебя невинности. — Она поворачивается к нему с невеселой, даже грустной улыбкой и добавляет: — А особенно тревожит меня то, что ты и сам, похоже, этого не знаешь.

— Наверно, потому и психую, — признается он.

— Правда?

В ее голосе звучит озабоченность. Он поглаживает себя по животу через рубашку:

— Правда.

— Оно и видно, — поддразнивает Верушка. — Все будет хорошо. Думаю, ты с пользой проведешь время. Убедишь родственников, что вам всем нужно вступить в Шотландскую социалистическую партию, а «спрейнтовских» грабителей вымазать дегтем и обвалять в перьях, чтобы никакой капитализм не помог, — и пусть катятся к себе в Калифорнию. Софи приедет с милейшим спутником жизни и с близнецами, которых держит в секрете уже целый год; она поблагодарит тебя за приобщение к миру страстей и призовет не останавливаться на достигнутом; ты прекрасно поладишь с ее муженьком — и так далее и тому подобное дерьмо. Даже твоя бабушка будет очень ласкова.

— Она часто бывает ласкова. Если на то есть веская причина.

— Не переживай. Как-никак родная кровь.

— «Не переживай», — передразнивает он, бормоча себе под нос. — Действительно, пахнет кровью.

На подъезде к деревне Слой, что у подножья горы Квинаг, Верушка и Олбан съезжают с магистрали и делают правый поворот, спускаясь по пологому склону к озеру Лох-Гленкул, потом огибают еще одно озеро, Лох-Бииг, и приближаются к огромному поместью Гарбадейл.

Они въезжают через парадные ворота, минуя сторожку. Олбан смотрит назад, на воды озера, горбатый мостик через реку Гарв и тропу от дома к оконечности озера. «Форестер» шуршит колесами по гравию подъездной аллеи, между двумя рядами кедров сорта «красный западный».

— Обалдеть, — говорит Верушка, положив подбородок на рулевое колесо, и вглядывается сквозь высокие деревья, привлеченная видом особняка в конце извилистой аллеи.