Империя коррупции. Территория русской национальной игры

В России борьба с коррупцией воспринимается народом, как правило, в двух аспектах. Первый – устранение неугодных политических соперников, которые озверели настолько, что перестали соблюдать всяческие приличия и выполнять четкие указания и, как выражаются наши люди, зарвались, исходя из этого стали брать не по чину и наверх не передавать. И все понимают: этот человек перестал быть системным, командным игроком, членом коллектива, становится раздражающим элементом, от которого необходимо избавиться. Вторая же причина, когда мы говорим о борьбе с коррупцией, – это если человек даже вел себя прилично, но произошли изменения наверху, пришла новая команда и на потоки надо сажать своих, проверенных, и вежливо перенаправлять от одной присосавшейся компании к другой, голодной, которая пришла и с нетерпением ждет своей возможности.

Понимаю, что многие с радостью закричат: «Да-да, мы знаем, о ком идет речь!» Вынужден разочаровать. Речь идет о традиции, существующей на протяжении как минимум тысячи лет. Потому что принцип направления финансовых потоков на «своих» прослеживается при дворе любого русского царя, при любом руководителе тут же возникает лобби, распределяющее заказы и ворующее недвижимость, и появляются входящие в историю казнокрады совершенно фантасмагорических пропорций.

Наверное, никогда в истории не было момента, когда можно было бы спокойно сказать, сколько, например, стоит проложить дорогу или построить что-нибудь. Система прослоек и откатов, которой, как нам кажется, так славно наше время, уходит своими корнями во тьму веков. Это, повторю, национальная традиция. Притом доходит до смешного: даже не надо никаких новых схем придумывать. Салтыкова-Щедрина перечитываешь и умиляешься – ведь все как сегодня! Мало того. Почему необходимо в школе изучать «Мертвые души»? Многим наивно кажется, что это энциклопедия того времени. Да ничего подобного! Это самый убедительный бизнес-учебник российской ментальности. В самом деле – до сих пор гуляют по различным формам отчетности мертвые души, внезапно появляющиеся и исчезающие после выборов, и точно так же работают системы собесов, имеющие к этим мертвым душам прямое отношение.

В какой-то момент времени казалось, что победа над коррупцией уже практически у нас в кармане. Сейчас подпишем европейские бумаги, учтем зарубежный опыт – и моментально все у нас станет хорошо. Все чиновники честно расскажут о своих доходах, народ радостно им поверит. При желании обяжем отчитываться даже членов семей! Они, конечно, некоторое время покочевряжатся, как и случилось после внесения этой инициативы президентом, будут кричать, что для них это небезопасно, выйдут разнообразные указы, позволяющие членам семей, даже ближайшим, деклараций не заполнять, но потом под давлением из Кремля вопрос с отчетностью все-таки будет решен.

И действительно, примерно так и произошло. Но при этом остался неподписанным один маленький пункт, крошечная поправка, отсутствие которой превращает абсолютно все сказанное в пустую болтовню. Когда часы пробили двенадцать, оказалось, что все инициативы превратились в тыкву и никакой золотой кареты, на которой мы могли бы доехать до счастливого будущего, у нас по-прежнему нет. Поправка заключалась в том, чтобы вменить чиновникам в обязанность указывать в декларации не только доходы, но и – что намного важнее – расходы, и дополнительно отчитываться, если второе превышает первое, поскольку понятно, что, если эта разница будет превышать определенный процентный уровень, мы имеем дело с очевидной проблемой, которую надо решать.

* * *

Когда чиновники любых уровней начинают рассказывать, зачем они устраивались на свою работу, – выясняется, что каждый думал исключительно о народе. Сомневаться в этом вообще не приходится, разумеется. Партийные деятели тоже все поголовно пекутся о народе и во время выступлений говорят одно и то же почти теми же словами, да и программы почти одинаковые. Впору на майках писать, кто от какой партии, иначе сразу можно не понять. И все заботятся просто изо всех сил. Все хотят добра. Ладно, я даже готов этому поверить. Но возникает одна крамольная мысль: а может, хотеть недостаточно? Может, надо еще и уметь?