Империя Леванта. Древняя земля тлеющего конфликта между Востоком и Западом

Это курьезное политическое образование просуществовало недолго. Когда в 271 г. Зенобия и Вабаллат сделали последний шаг, приняв императорский титул, император Аврелиан, который, в силу обстоятельств, до сих пор терпел их посягательства, объявил им войну. Победив пальмирцев при Эмесе, Аврелиан взял Пальмиру (май – июнь 272 г.) и захватил Зенобию, которая украсила собой его триумф. Когда Пальмира вновь восстала, он отдал ее на разграбление (конец 272 г.). С тех пор город в пустыне перестал играть какую бы то ни было роль.

Нам стоит ненадолго задержаться на этой странной авантюре пальмирского эмирата, отобравшего у римлян без борьбы и разрыва все их азиатские провинции. На самом деле это событие лишь узаконило последствия оставшегося незамеченным переворота: захват арабами части эллинистического Востока. Здесь имело место медленное и незаметное овладение, аналогичное проникновению славян на Балканы в VIII в. Было бы ошибкой считать, что проникновение арабских элементов в Грецию датируется мусульманским завоеванием. Прорыв, позволивший мусульманам прорвать византийские рубежи обороны в Ярмуке и хлынуть в Сирию, ознаменовал апогей арабского могущества. Но это лишь наиболее сильное проявление тенденции, которая оставила в истории многочисленные следы. Мусульманское завоевание соответствует нормальному движению арабских племен, пытавшихся осесть на территории, занятой оседлыми народами. Всякий раз, когда греческая или римская власть ослабевала – при падении Селевкидов, в эпоху Зенобии, – успехи арабов становились отчетливо видны. Это завоевание без флага подготавливает и задолго предвещает час ислама.

Что же касается персов-Сасанидов, неудача попыток Шапура I в Сирии и Анатолии вынудила их на время отложить свои притязания. Области к западу от Евфрата еще четыре века официально принадлежали Риму, то есть эллинизму. Персидская империя тогда оказалась парализованной внутренними проблемами, в частности распространением манихейства.

Мани и сасанидский синкретизм

Замкнувшаяся в своем иранском национализме и зороастрийской вере империя Сасанидов тем не менее имела, как нам уже известно, в своих юго-западных провинциях, в Вавилонии и Ассирии, широкую зону, населенную семитскими народами с арамейской культурой; в зоне этой находились крупнейшие городские агломерации и даже столица Ктесифон. Этот регион, сохранявший языковые и культурные связи с Сирией, очень быстро открылся для проповеди христианства. Христианские общины, как, впрочем, и общины иудейские, были там весьма многочисленны. Добавим, что на своей восточной границе, со стороны Афганистана, Сасаниды установили сюзеренитет над различными районами Бактрии и Кабула – страны Кушан, – население которых тогда исповедовало буддизм; фрески и статуи, обнаруженные в Бамиане, Какраке, Фондукистане и других соседних областях Афганистана, являют нам образцы сасанидского искусства, соединившегося на этой окраине с символами великой индийской религии.

Таким образом, сасанидский мир, как бы он этому ни сопротивлялся, находился на перекрестке иранских, христианских и буддистских идей, и этот синкретизм, во многих отношениях более широкий, чем собственно александрийский греко-семитский синкретизм, выразился в манихейском учении.

Мани (ок. 215–276) происходил из иранской семьи, но, похоже, владел сирийским языком так же свободно, как пехлеви. Сначала он принял христианские идеи, вернее, ту их интерпретацию, которую давали гностические секты. Под влиянием гноза он попытался создать универсальную религию, сочетающую христианство и зороастрийский дуализм. Из поездки в Индию он привез буддистскую, вернее, паниндийскую идею о переселении душ, которую встроил в свою систему. Этот синкретизм, в котором и арамеи, и иранцы находили элементы своих традиций, видимо, имел равный успех у тех и у других. Кажется, к нему весьма благосклонно отнесся сам царь Шапур I: Мани даже посвятил ему один из своих трудов, «Шапураган». Но зороастрийская церковь, как, впрочем, и церковь христианская, не замедлили обрушиться на новатора и, в конце концов, добились его осуждения. Сасанидский царь Бахрам I (273–327) приказал бросить его в тюрьму, где он и умер.

Манихейству суждена была долгая жизнь; на Западе к нему на некоторое время примкнул такой блестящий ум, как Блаженный Августин, а в XIII в. оно продолжилось в учении катаров, против которых велись Альбигойские войны, тогда как на Ближнем Востоке в VIII в. в него обратились тюрки-уйгуры Верхней Монголии. Но в империи Сасанидов ему не удалось осуществить миссию, к которой его предназначал основатель. Призванное служить связующим звеном между христианством и зороастризмом, между римским миром и миром сасанидским, оно по обе стороны было объявлено ересью. Рим и Иран не сблизились.