Империя ненависти (ЛП)

— Ты никогда не собирался нанимать меня надолго, не так ли? Это была твоя игра, все это время ты хотел только поиграть со мной, а потом выпороть, будто меня никогда не существовало. Неважно, надрывала ли я задницу ради тебя, просыпалась ли на рассвете, чтобы приготовить твою чертову еду или вовремя принести твой драгоценный кофе. Неважно, терпела ли я твой садизм или твое резкое отношение. Если бы я жертвовала своим личным временем, чтобы удовлетворить твой требовательный график и каждую эгоистичную прихоть. Что бы я ни делала, ты бы нашёл причину уволить меня.

— Поздравляю, что ты наконец-то это поняла.

Мои планы рушатся на глазах, и все, что я могу сделать, это стоять и смотреть, а потом молча оплакивать осколки. Не имея возможности собрать их.

— Я ненавижу тебя, — бормочу я, прежде чем осознаю это.

— Твои чувства ко мне или их отсутствие ни черта для меня не значат, Николь.

Я знала это с давних пор, но мне все еще хотелось причинить ему боль. Я все еще хотела вонзить свои ногти так глубоко в него, чтобы он не мог дышать, не испытывая боли.

— Ты всегда был придурком, обернутым этикетку в хорошего парня, Дэниел. Ты мог очаровывать всех, но я видела в тебе уродство. Я видела парня, который был настолько отвратителен сам себе, что сделал своей миссией заставить всех полюбить его. Проблемы с отцом, не так ли? Я увидела тебя в тот день, когда нам было по двенадцать. Ты стал свидетелем того, как твой отец с женщиной, которая не была твоей матерью, вышел из ресторана, а потом тебя вырвало. Вот почему ты с тех пор ненавидишь песто и пармезан. Почему ты почти ничего не ешь, почему ты разборчивее королевских особ и такой же сноб. Твои детские мечты об отце были разрушены, и ты решил вырасти в его худшую версию. Ты вырос в картонную имитацию человека. Мне жаль тебя, мне действительно, определенно жаль… — ядовитые слова обрываются, когда он резко встает, сокращает расстояние между нами и хватает меня за руку, а затем швыряет об стену.

И это полноценный удар.

Из горла вырывается крик, когда я ударяюсь спиной о стену, а он стоит передо мной, как дикарь.

Он дышит так резко, что его рубашка чуть не рвется от резкого дыхания.

Всего сантиметр отделяет мою грудь от его тяжелой груди. Если я сделаю глубокий вдох, то смогу не только почувствовать его запах, но и стать с ним единым целым.

Каким бы заманчивым ни был этот вариант, выражение его лица таковым не является. Впервые с той «ночи» он не собран и не деловит в своей холодности.

Что-то растопило его лед. Гнев, возможно, или ярость — черная ярость.

— Как ты смеешь говорить, что жалеешь меня, когда это ты жалкая? Ты пришла умолять о работе в качестве моей помощницы. На работу, где я смогу съесть твою жизнь на завтрак, а остатки выбросить собакам. Ты больше не в своей неприкасаемой башне, Николь. Ты больше не принцесса и не чертова фальшивая богиня, так что не притворяйся, что корона сидит на твоей проклятой голове.

— Может, тебе стоит перестать притворяться, что мир вращается вокруг тебя.

— Я никогда не притворялся. Мой собственный мир действительно вращается вокруг меня, а ты в нем всего лишь помеха. Которую я раздавлю, прежде чем она станет проблемой.

Я пытаюсь притвориться, что его слова не только что разрезали меня, не скользнули в мою рану и не разрушили ее инфицированные швы. Я пытаюсь сделать вид, что на меня не влияют ни его слова, ни его обвинения, ни его… присутствие, которое охватывает меня тисками.

— Я не должна была давать тебе свои леденцы, — тихо, неубедительно шепчу я.

Каждый раз, когда он прятался от людей, чтобы его стошнило от вида еды, я шла следом, притворялась, что увидела его случайно, и подсовывала ему в руку один из моих драгоценных леденцов.

В его рюкзак.

В его бомбер.

На скамейке рядом с ним.

Куда угодно.

Потом я оставалась позади, наблюдая, не вырвет ли его от него, как у него бывает с едой, когда никто не смотрит. Но все было хорошо. Каждый раз он засовывал леденец в рот, а потом хрустел им, вместо того чтобы насладиться им.

Но он все равно ел его, и это главное.

И я взяла за правило каждый день класть в его рюкзак пару леденцов.

Но он, наверное, забыл об этом. Кажется, он вычеркнул прошлое из своей жизни.

— Нет, не стоило. Я ненавидел их так же сильно, как и тебя. — он наклоняется ближе, так близко, что я вдыхаю его воздух. — Тебе также не следовало приходить сюда после всего, что произошло.

— Это было не специально.

— Тогда мы это исправим. Убирайся и никогда не возвращайся. Если мы случайно встретимся, притворись, что ты меня ни хрена не знаешь. Я сделаю то же самое.

Икота размером с мяч застревает у меня в горле, но вместо того, чтобы выплакать перед ним все глаза, я выбегаю из кабинета.

Из его досягаемости.

Из его токсичного присутствия.

И тогда я наконец-то даю волю слезам.

Как и одиннадцать лет назад.

Глава 13

Николь

18 лет

Три месяца.

Прошло целых три месяца и две недели с той ночи, когда все пошло ужасно не так.

Кроме той части, когда мне сорвали вишенку — да, все прошло идеально.

Это, наверное, самое правильное, что случилось со мной после рождения.