Империя очень зла!

– Боже… – едва различимо пролепетала вдовствующая Императрица и, уткнувшись в ладони, заплакала. Беззвучно. По вздрагивающим плечам только и можно было разобрать, что происходит.

Николай Александрович подошел к ней. Обнял и прижал к себе. Тихо приговаривая, пытаясь успокоить. И коря себя за то, что слишком грубо с ней обошелся. В конце концов, она была просто женщиной, попавшей в очень сложную, непростую ситуацию и пытавшейся защитить жизнь своих детей… как могла… А он повел себя совсем не так, как было принято в эту эпоху. Слишком жестоко, слишком коварно, слишком решительно. Такого ведь никто не ожидал от молодого мужчины двадцати одного года от роду.

За этой сценой его и застал Иван Дмитриевич Путилин, заведующий сыскным отделением столичной полиции. Постучался. Вошел. И смутился от созерцания совершенно не предназначенной для него сцены.

– Иван Дмитриевич, подождите за дверью, – произнес Николай Александрович. – Я сейчас к вам выйду. Ее Императорское Величество очень переживает. Ужасные дни. Страшные потрясения.

– Извините, Ваше Императорское Величество. Понимаю, Ваше Императорское Величество, – промямлил Путилин и вышел… эм… вылетел с очень приличной скоростью и ловкостью. Словно испарился.

– Ступай… – тихо произнесла Мария Федоровна, когда начальник сыска удалился. – Мне нужно побыть одной и подумать. А тебе не стоит все пускать на самотек в столь напряженный час. Пусть даже и на время…

Глава 9

1889 год, 1 мая. Санкт-Петербург

Девять дней. Девять тяжелых, напряженных дней. Аресты. Допросы. Ходатайства. Доклады. Слезы. Стоны. Ругань… все слилось в кошмарной канители. Голова раскалывалась, а волосы становились дыбом.

Изначальное желание «выжечь заразу» как-то поутихло по мере того, как всплывали новые фигуранты дела. Тут и кое-какие промышленники отличились, за которыми числились грешки по железнодорожным делам. Те же Поляковы, например, прекрасно понявшие, что под них копают. Но в основном сплошной и монолитной когортой шли крупные аристократы. Кто-то готовил, кто-то помогал, кто-то знал, но не донес. В общем, большая такая деревня с круговой порукой.

И что с этим делать, Император не понимал. Всех судить? Да буря поднимется такая, что его сдует, не заметив. А после того, как всплыло соучастие Победоносцева, он просто боялся читать дальше. Ну как соучастие? Он выражал заговорщикам сочувствие, всячески донося до них, что он и его последователи поддержат переворот, коли он случится…

– Вы воспитывали моего отца. Вы воспитывали меня, – холодно говорил Император, бросив перед ним на стол копию дела. – И так поступили. Вы даже не представляете, как я хотел вас повесить. Прямо вот так, в мундире, да при всем честном народе. А потом повелел бы похоронить за оградой кладбища с запретом отпевать. Ибо вы – мерзавец! Старый, никчемный мерзавец! Я доверил вам одно из самых важных дел в империи. А вы…

– Ваше… – тихо, почти едва слышно пролепетал Победоносцев.

– Молчать! – рявкнул Николай Александрович, отчего этот старик вздрогнул и сник. – Возьмите эту папку и почитайте, что о вас наперебой болтали ваши же дружки, полные высокой духовности и морали. Так вы говорили? В чем вас только не обвиняют. От мужеложества до признания духовным лидером заговора, будто бы это вы подбивали честных дворян на мерзости.

– Нет… нет… нет… – с полным отчаянием в глазах прошептал Победоносцев.

Император посмотрел на этого зловредного старика, совершенно раздавленного обстоятельствами, и с трудом сдержался от улыбки. Победоносцева не любили. Он многим отдавил мозоли своей принципиальностью. Участвовал ли Константин Петрович в заговоре? Без всякого сомнения. Но был там скорее фигурой, с которой вынужденно сотрудничали. Люди Владимира Александровича сыграли на раздражении бывшего обер-прокурора Священного Синода от «либеральных» шагов Императора. Он-то надеялся совсем на другие. Но оговаривали от души. Буквально каждый причастный называл Победоносцева, обличая едва ли не в том, что он злой гений заговора. Но вот беда – показания противоречили друг другу. Из-за чего совершенно ясно было только одно – Константин Петрович там был «попутчик», которого привлекли и терпели ради пользы дела…

– Простите… простите меня, – со слезами на глазах произнес Победоносцев, так и не открыв папку с делом.

– Бог простит. Мне, как Императору, этого невместно. Я – карающий меч правосудия, а не баран божий. А теперь идите и искупайте свои грехи. Трудом и усердием!

– Что? – не понял Константин Петрович.

– Идите работать. Нечего рассиживаться! Только кровью и потом можно искупить свою вину. Для пролития крови вы уже стары, да и войны никакой нет. Поэтому идите и трудитесь. Если меня устроит ваш труд, возможно, вы будете прощены. И я не шучу: узнаю, что еще раз вы где-то в чем-то против меня окажетесь замешаны, – повешу. Вы поняли меня?

– Да, Ваше Императорское Величество! – воскликнул Победоносцев, рухнув на колени.

– Хватить юродствовать. Я это не люблю. По делам их узнаете! Все. Свободны. У меня еще много дел на сегодня.