Империя. Пандемия

Половцов вытянулся:

- Не могу знать, Ваше Величество. Возможно он дал согласие на подписание означенной петиции из дома. Как и Меллер-Закомельский.

- Ладно. Где петиция?

Генерал протянул папку с распечаткой телеграфного сообщения.

Пробежав взглядом бланк, Маша молча закрыла папку. Что ж, вот и решилась головоломка. Нет, петиция была полна всякого рода верноподданническими расшаркиваниями и прочими прогибами, но, по сути, это был ультиматум. Означенные господа, ссылаясь на вспышку «американки», болезнь Императора и общее неустройство в державе, настоятельно «нижайше» требовали отменить в России выборы в Государственную Думу и Государственный Совет. Или отложить их до лучших времен. Минимум до весны. Ибо ждут Россию беды неисчислимые, Смута и междоусобица.

Итак, четверо из шести членов «Коллегии семи». И или она соглашается на их ультиматум, или голосов у нее не будет.

Конечно, можно ждать. Даст Бог, Миша поправится…

Заметив, что генерал все еще не решается уйти, Императрица спросила:

- Что-то еще?

Тот явно замялся.

- Тут такое дело, Государыня. В общем, граф Свербеев скончался от «американки».

Маша молча встала и вышла из «Аквариума».

* * *

ТЕКСТ ВИТАЛИЯ СЕРГЕЕВА:

Из Воспоминаний академика П.А. Сорокина.

«Страницы русского дневника». 2-е издание. М. Дело народа. 1948г.

Начальник поезда махнул рукой, и кондуктор впустил в вагон стройную женщину лет около тридцати с младшим сыном на руках. Сергей помог войти ей и пропустил вперед девочку, почти подростка, и мальчика года на три её младше. Потом вошел сам. Пока они грузились, я успел вернуться в купе и убрал бумаги.

- Ну, здравствуй, Питирим Александрович! Спасибо за приют. А то бы этот начальничек засунул нас с детьми на жесткие места.

- Здравствуйте, Сергей Александрович! Здравствуйте сударыни и молодые люди…

Дама поздоровалась с наклоном головы, и у меня было такое ощущение, что, не будь мы в вагоне, спутница Сергея сделала бы книксен. Впрочем, её дочь присела «приветствуя дяденьку». Старший из мальчиков поздоровался, титуловав меня так же.

- Извини Питирим, замешкался. Разреши приставить тебе Лидию Ивановну Кашину. Барыню нашу. Григорий, Нина… – как звали младшего, я не запомнил.

Представление прозвучало вроде и спешное, но с вернувшимся рязанским говором было произнесено Сергеем с чудной теплотой.

- А это мой друг, Питирим Александрович Сорокин, приват-доцент, председатель научно-учетной комиссии ВсеИзберкома, член ЦК партии эсеров.

Мы с Кашиной обменялись принятыми словами радости. Но после последней фразы Лидия Ивановна как-то погасла.

- Какими судьбами Сергей Александрович?

- К родителям ездил. Повидаться и с предвыборным митингом. Да пришлось одним днем оборачиваться.

- Почто так?

- Да!

Есенин энергично махнул рукой и поедал историю своего скорого путешествия. В общем, то она была схожа с моей.

Вчера под вечер он прибыл в Рязань. Даже успел выступить перед публикой в театре и на мукомольном заводе, на собрании. Его стихотворно-агитационные антрепризы и в столицах имели успех, а для глубинки, не избалованной такой художественной обработкой текущей жизни, было событием. В отличие от той же Москвы здесь его встречи проходили без полемики. Всё же за последний год Есенин стал в народе популярнее и Клюева, и Блока. В этом помогли ему и наши партийные издания и тем, что Сергей пошел на выборы не от нашего, а от горьковского списка я был опечален. Ярких фигур нам категорически не хватало. И хотя мы могли бить логикой на митингах и собраниях и Есенина, и Холодную, и шедшего с коммунистами Маяковского, но кто, особенно в глубинке мог оценить наши лингвистические конструкции? Нам, старым социалистам, прореженным от многих видных, создавших себе имя антиправительственными выступлениями и террором довоенных деятелей, стиснутым цензурными рамками, оговоренными при допуске на выборы и разбежавшимся по разным спискам, часто было нечего противопоставить этим художественным дивертисментам. Мы, не ясным мне до конца образом, проигрывали агитацию.