Империя под ударом. Взорванный век

Путиловский прошел по ковру к окну.

— Эн, эф… эн, эф… — Лицо его прояснилось. — Да это же набережная Фонтанки!

— Дом сто сорок один! — радостно подхватил Берг. — Точно!

Но лицо Путиловского вместо того, чтобы выразить такую же радость, внезапно побелело, челюсть отвисла, а глаза стали совершенно потусторонними. Берг даже испугался такой мгновенной метаморфозе:

— Что с вами, Павел Нестерович?

— Это же Нинин адрес… — Путиловский на секунду замер, но усилием воли медленно выдавил из себя: — Там фотограф в полуподвале… лабораторию держит… — И закричал на Берга: — Ну что же вы стоите?! Бегом!

Оба пулей вылетели из кабинета, далее из квартиры и на улицу. Сидевший в прихожей управляющий совершенно естественно решил, что они спасаются от неминуемого взрыва, обмер до невменяемости и рванул за ними. Но ноги ему в движении решительно отказали, и он остался сидеть на стуле как приклеенный, ожидая мгновенной смерти. В эти несколько секунд пред его мысленным взором пронеслась вся его немудреная женатая жизнь.

Однако взрыва почему-то не последовало, а раздался мягкий хлопок внутри головы, сознание управляющего помутилось и более не прояснилось. С ним случился небольшой удар, в народе именуемый «кондрашкой».

* * *

Эпистолярный жанр Нине удавался более всего. Иногородние подружки зачитывались описаниями красот деревенской природы или подробностями благотворительного бала на четырнадцати страницах с двумя постскриптумами и полным списком кавалеров и бальных фигур. Очевидно, такой талант она унаследовала от отца–патологоанатома, который заполнял бисерным почерком многостраничные протоколы осмотра и вскрытия трупов.

До отъезда оставалось всего три часа, а сделать и написать надобно было многое. Яков скоро должен прибыть, и она всецело будет принадлежать тому единственному, в чьи объятия ее так «быстро и решительно бросила беспощадная судьба!».

Этими словами Нина только что закончила короткое, всего на четыре странички письмецо Бебочке Ширинской–Шахматовой, зная, что письмо оное будет распространено в многочисленных копиях среди их общих подруг, да еще с комментариями Бебочки, весьма острой на язычок. Поэтому написание короткого письма заняло так много времени: пришлось взвешивать каждое слово.

Зато теперь перо скользило как по маслу — Нина писала последнее письмо своему бывшему жениху, Путиловскому Павлу Нестеровичу. Почерк у Нины был красив и оригинален, буквы имели наклон, противоположный обычному, в левую сторону. Написав, она надушила письмо своими любимыми духами, запечатала в конвертик из розовой рисовой бумаги, заклеила и надписала сверху: «П. Н. Путиловскому, лично в руки!»

Все, теперь можно и в путь. Спрятав письма так, чтобы их можно было легко увидеть при осмотре комнаты, Нина оделась в дорожное платье и присела по старому русскому обычаю на край стула. На душе у нее было светло и празднично. Наконец-то с ней происходит нечто столь необыкновенное, что сказочным образом изменит всю ее только начинающуюся жизнь. Так интересно ждать следующего дня!

«Что день грядущий мне готовит?$1 — пропела она про себя, встала, поклонилась комнатке, перекрестилась на икону своей покровительницы, святой Серафимы, и навсегда покинула отчий дом.

* * *

Лихач не подкачал и получил свой рубль сверху. Евграфий Петрович, не торопясь, но и не опаздывая, обследовал все дома вкруг сто тридцать девятого, вспомнил про проходные дворы и издалека увидел фланирующего там без дела Батько. Он обошел Батько по дуге, мягко ступая, неслышно подкрался сзади и гукнул ему в ухо. Батько даже подпрыгнул от неожиданности и в душе сказал Медянникову спасибо за то, что не гукнул кулаком, — такие случаи бывали. Но сейчас Евграфий Петрович был в прекрасном расположении духа.

— Давай дуй в Измайловскую часть, возьми там трех… нет, четырех городовых и быстро назад! — и в ответ на безмолвный вопрос Батько добавил: — Сейчас сюда твой крестник заявится.

— Топаз?! — не поверил Батько.

— Он самый. За бомбистом идет. А мы за ним. Так и соберемся вместе в одном лукошке. Ну, чего уставился?

И радостный Батько побежал за подмогой.

А Медянников сходил в дворницкую, дал дворнику по шее за плохо вычищенный тротуар, отобрал у него валенки, фуфайку, фартук и лопату и велел не высовываться. Вышел на набережную и начал тщательно подчищать снег у самого Египетского моста.

Когда Батько с городовыми на рысях пробегали мимо, он остановил их и распределил по всем дворам, обязав ждать его сигналов и в случае чего стрелять только по ногам, но не по своим. И продолжал чистить снег: уж очень Евграфий Петрович любил это делать. Поэтому, когда мимо проехал извозчик с Викентьевым, а за ним Топаз, Медянников с видимой неохотой оставил свое занятие, чтобы проследить уже совсем точно, куда пошла его законная добыча.

Викентьев нырнул в полуподвал знакомого дома за номером сто сорок один, где проживала невеста Павла Нестеровича. Подобному совпадению Медянников не удивился, он знавал совпадения и похлеще.