Империя «попаданца». «Победой прославлено имя твое!»

– Я прикажу открыть огонь, как только их корабли станут против моих пушек. – Бригадир указал на мощные жерла 68-фунтовых бомбических пушек, что с превеликими трудами и матерщиной были установлены взамен турецкого хлама. – Они не пройдут. Опоздали, – тщательно подбирая русские слова, продолжил говорить Наполеон. – Так воевать никак нельзя, не годно. Инфантерия атакует позиции вчера и утром, а флот идет к вечеру. Нападение должно быть дружно…

– Дружным.

– Да-да, все вместе, – охотно согласился с поправкой Бонапарт. Он всегда просил, чтоб его поправляли. – Как мы сейчас. Ты ставил там и там с лодок заграждение. Ведь так?

– Минные банки, по две штуки.

– У того берега они не пройдут, если твое заграждение взорвется? – Наполеон больше рассчитывал на свои пушки, чем на эти пузатые железные бочки, начиненные порохом, что притаились под водной гладью. Хотя взрыв одной произвел на него впечатление – из-за небрежности матросов или ненадежности взрывателя мина рванула сразу же, как ее поставили. Неизгладимое и устрашающее зрелище…

– Сработает, Павел Александрович.

– А там чем ты их встретишь, Семен Иванович? – Наполеон указал на скалы, что длинной полосой протянулись задолго до фортов. Матросы, как он знал по докладам, копошились там у самой воды долго и старательно, выставив крепкие караулы для сбережения.

– Найдется, – коротко ответил старик, и его глаза недобро полыхнули. Наполеон примиряющее поднял руки – он уже знал, что столкнулся с чем-то секретным, о чем знать не нужно. И смирил любопытство, хотя военное дело любил до самозабвенности.

Лицо Хорошкина разгладилось, он улыбнулся, и Наполеон понял, что гроза миновала. И сделал зарубку на памяти.

– Сам увидишь, Павел Александрович, чем я их там встречу! И вряд ли османы обрадуются от столь нелюбезного приема!

Константинополь

– Алексей Самуилович, смотрите!

– Вижу, – только и отозвался молодой капитан на восклицание своего старшего офицера Береснева, уже пожилого и видавшего всякие виды моряка, недавно перешагнувшего за сорокалетний рубеж. А сам Грейг был возмутительно юн как для своего чина, так и для своей отнюдь не малой должности командора – командира отдельного отряда ранговых кораблей.

И пусть их было всего два, но, как уже убедился и он, и экипажи, броненосцы стоили порядочной, не менее десяти вымпелов, эскадры. А в этом русские сейчас и убедятся – в Золотом Роге высился лес мачт, уже укатанных бело-серыми парусами.

Капитан-лейтенант был молод – едва перешагнул рубеж 22 лет, вот только отходил он уже восемь кампаний, начав службу с четырнадцати лет в мичманском чине вахтенным начальником на фрегате «Архангел Михаил». И свои чины самолюбивый шотландец получал не из-за заслуг знаменитого отца (хотя чего греха таить – маленькая толика славы старшего Грейга перепала и на него), а своей чудовищной энергией, трудоспособностью и знаниями. Ибо он с детства на палубе и вязать узлы стал раньше, чем говорить…

– Они без ветра стоят! Потому атакуем не мешкая. Поднять сигнал – таранить по возможности!

Грейг командовал, продолжая смотреть в прорезь амбразуры с чудовищно толстыми стенками, – аршин мореного дуба и пять вершков доброго уральского железа. Великолепная и надежная защита – турки с береговых батарей угодили в «Секача» полтора десятка раз, звон в ушах у всех долго стоял, будто в звенящем колоколе побывали, но ни одно из ядер не только не пробило защиту, но даже не тронуло с места крепления.

– За такими кораблями будущее, – пробормотал Грейг, – лишь бы мореходности им поболее. А то как утюги ходят…

После лихого фрегата перевод на броненосцы показался молодому лейтенанту ссылкой, но, увидев, какое внимание уделяет государь этим уродцам (так он их мысленно окрестил, когда увидел в первый раз), Алексей проникся и стал добросовестно вникать в самые мельчайшие механизмы паровой машины, моментально поняв, что именно она стала заменителем парусов и ветра.

И не только – первые же плавания в мелководных Бугском и Днепровском лиманах и пробные стрельбы привели к твердой уверенности, что любой парусник, пусть даже знаменитые британские 120-пушечные линкоры, имеет шансы на спасение только в бегстве.

Но это только в том случае, если есть ветер, но при штиле боя не будет, только избиение. Проходя пролив этой ночью, Грейг еще больше преисполнился этой уверенностью – броня великолепно держала удар, а мощные русские бомбы разнесли в ошметки и пыль камни турецких крепостей. А корабельные борта османских кораблей – защита от 68-фунтовых пушек еще более ненадежная, что и надлежит сейчас продемонстрировать.

Приближающийся высокий борт трехпалубного турецкого флагманского корабля окутался густым белым дымом. Грохота пушек никто из русских не услышал – они и так были оглохшими от постоянного шума паровой машины. И лишь еле ощущаемый звон сказал морякам о том, что в «Секач» угодило несколько ядер.