Империя «попаданца». «Победой прославлено имя твое!»

– А потребую я от вас службы ратной на условиях новых. Как молодой казак в силу войдет да оружием научится владеть, то служить ему четыре года беспрерывно на службе государевой. Выходить на нее он должен в кафтане установленном, со снаряжением всем и конем, с пикой да саблей. Пистоли и ружья от казны получать будете, а за оснастку воинскую к службе еще по 20 рублей выплаты. Кормить же казака на службе, и фураж коню, и жалованья ежегодного 10 рублей от казны получать будете, в свои траты не входя. Иль отцу с матерью выплата эта будет сделана. Но служить будете мне честно и верно, труса в бою не праздновать, государеву волю с усердием исполнять.

– Любо! – с напряжением выдохнули казаки, и Петр далее продолжил их улещать:

– А после службы действительной казаки 8 лет на льготе находиться будут, но коня и справу воинскую содержать в исправности. А война начнется, с турками али татарами, то всем им выходить на службу ратную, пока ворогу кровь не пустят или замирение не последует. И половинное государево жалованье получать будут да долю изрядную в добыче – треть казакам, две трети царю. А делить сами будете, без лукавства и честно. И зорить будете турок или татар, когда я велю, зорить нещадно, на набеги их отвечая сразу же. Тут две доли добычи ваши, а одна царская будет, но жалованья царского получать за то не будете, добычей довольствуйтесь…

Петр сделал короткую паузу и чуть передохнул. Казаки с неослабным вниманием смотрели на него.

– А на землях своих торгуйте беспошлинно, хлеб растите или скот разводите безденежно, кто сколько хочет. Станицы и городки сами обустраивайте, препятствий чинить не станут – ваши земли, сами и решайте. Но ворогов моих или изменников с головой выдавайте царю по требованию, с чадами и домочадцами, и их не привечайте. А что беглых касается или калик перехожих, или скитальцев бездомных, то с Дону выдачи нет. Но вот на татей шатучих сие правило не распространяется. Тех сами хватайте крепко и с головой выдавайте…

– Любо! – казаки не скрывали радости, глаза сверкали, бороды встопорщились, дыхание хриплое, с перегаром явственным.

– Но людям государевым, на Дон с поручениями посланным, ни флоту нашему донскому, ни купцам проезжим тягот и притеснений не чинить, а помогать государевой службе всячески. А купцам торговлю не рушить и поборов с них не брать – они и так в государственную казну платят. На свое обустройство, на школы и госпитали деньги сами изыскиваете, чаю, добычу немалую с турок и татар возьмете. И часть ее не пропивайте, а на дела богоугодные и нужные пускайте. А ежели в устойчивости к вину и водке сомневаетесь, то часть денег можете в мою личную казну отдавать на сохранение – я на них казакам же устроение делать буду. Пора вам городки свои обустраивать и больных с ранеными лечить, да детишек обучать грамоте, и хозяйство с торговлей развивать. Не все ж только с басурманами воевать, и мирная жизнь часто бывает.

– Любо! – с одобрением выдохнули казаки, и Петр стал заканчивать изложение спонтанно подготовленных условий.

– Значит, снова пишу я жалованную грамоту Войску Донскому, и иных грамот без одобренья вашего писать не велю, и детям с внуками велю накрепко. Но вы, и дети ваши, и внуки с правнуками служите честно царю русскому. В чем всем Войском Донским крест мне целуйте, да грамоту крестоцеловальную отправьте. Обиды прежние давайте мы накрепко забудем, по-новому жить начнем. А сейчас, казаки, беда наступила – и меня убить хотят, и Дон потом похолопят. Драться мы будем смертным боем с мятежниками, и вы решайте, с нами головы класть будете за царя, за Россию и тихий Дон иль в стороне останетесь, труса празднуя?

«Какая сторона?! Будто с цепи сорвались. За сабли хватаются, клянутся головы сложить за царя батюшку да за грамоту царскую, их вольному Дону пожалованную. Ну, пусть немного покипятятся, пользы ради. Представляю, что в полках донских начнется, когда про грамоту услышат, спешить будут, как наскипидаренные…»

Петр медленно прошелся по кабинету, на часах почти двенадцать, ноги ватные. Устал, как собака, даже от ужина отказался, кофе лишь выпил да папиросу выкурил.

«Волков грамоты Донскому войску скоренько смастрячил, все его пожелания красочно изложил, цены нет мужику, красноречив, как баюн. Бывают же люди, пишут коряво, но говорят так, что уши враз вянут, залопочут чуть ли не насмерть, краснобаи. А есть и такие, что говорят корявей некуда, но зато пишут как…

Семь казаков в полки поскакали с подорожными, а жалованные грамоты по шапкам попрятали. В полках читать будут, но к вечеру завтра все припожалуют, коней своих загонят, но придут, вот тут я полностью уверен. И десяток здесь остался посыльными, да и охрану мою разбавили, зыркают глазами, как псы цепные».

«Красный кабачок»

Длинные колонны пехоты пылили на Петергофской дороге. На Ораниенбаум выступила российская гвардия – семь батальонов, четыре эскадрона Конной гвардии и две роты гвардейской артиллерии.