Империя «попаданца». «Победой прославлено имя твое!»

Казаки вокруг карет закружились, пики и сабли держа наготове, а некоторые донцы ружья и пистоли на карету подняли. Но только ожидали недолго – отворились дверцы с атласными занавесками, показался бархатный башмак с золотой пряжкой, а вскоре и седой сенатор в красном мундире на божий свет показался.

А вот держался государев муж неподобающе – глазенки бегали по сторонам, ручонки тряслись. За эфес короткой шпажонки, что у бедра болталась, даже хвататься не стал.

А вот второй пассажир, в мундире лейб-гвардии Измайловского полка, зыркал по сторонам злобно, спесиво и с ненавистью смотрел на казаков, но облаивать не стал, понимал, видать, что зубы в глотку вобьют. Но эфес шпаги так сдавил, что костяшки пальцев побелели. Он и заговорил надменно:

– Я по делу государственному еду. Почему же препятствия мне чините, гнева государыни нашей не боитесь?!

От такого заявления казаки не просто повеселели, разом захохотали. Но больше всего был рад хорунжий – войсковой старшина Измайлов особо приказывал гонцов и видных изменников, с поручениями едущих, хватать и с бережением к императору Петру Федоровичу доставлять.

Семен Куломин бросил взгляд на вторую карету – дама в годах, в богатом платье, две девчушки, судя по всему ее дочери, и служанка. А сенатор ликом на девчонок похож, видать, отец им. Из Петербурга свою семью вывозит, да еще с майором гвардейским. Подумал немного хорунжий да весело бросил своим казакам:

– Вяжи изменников, донцы, крепко вяжи. Батюшке царю Петру Федоровичу ноне знатный подарок отвезем…

Петергоф

Снизу донеслись приглушенные матерки, и Петр выглянул в окно. Голштинец не удержался на оштукатуренной стене и с отборной руганью свалился вниз. Теперь сидел на земле и горестно баюкал руку – или ушибся, или сломал, и тихо сквернословил.

– Сидите внизу, я сейчас веревку свяжу из простыней и вам сброшу, а то ноги переломаете! – остановил он своих конвойных и повернулся.

Глаза быстро обшарили комнатенку. Судя по всему, для фрейлин, везде розовое да белое, сплошные кружева и зеркала. Дверь тут крепкая, на запор изнутри задвинутая.

«На запор?! Опаньки, кто-то здесь явно прячется – либо под ложе залез, либо в шкафу хорошо заховался. А теперь осторожненько глянем под широченную кровать, намного большую, чем у меня, императора. Вот бы с бабой на ней покувыркаться. Никого нетути».

Петр подошел к шкафу. Прислушался и ухмыльнулся.

– Вылезай, красавица, из узилища. Верный рыцарь в окно пришел, от насильников тебя уберечь, покажи свой лик светлый!

Створка шкафа приоткрылась, и Петр сглотнул – действительно угадал. Но красоток оказалось две, с распущенными длинными волосами, в прозрачных ночных пеньюарах, кружевных, цвета истомленной девственности. И, вопреки обстановке боевой, в штанах сразу же стало тесно.

Смазливые девочки, с волнительными крутыми бедрами, небольшие тугие груди, стройные ножки – куда там до них рыхлой Елизавете с ее телесами. И с чего он на нее залез прошлой ночью?

А девочки через пару секунд впали в ступор – ротики разинули, глазки выкатили, видимо, царя батюшку узнали. И Петр шаркнул ботфортом, поклонился и улыбнулся девушкам:

– Рад вас видеть, мои прелестницы. Ваша красота взбудоражила меня, и возжелал я, взалкал, как в пустыне воды колодезной… – так завернул он, так кудряво, что с мысли сбился.

– Фрейлина Наталья Оболешева, государь! – темноволосая красавица присела с поклоном, дав полюбоваться полностью открывшейся грудью, стрельнула глазками – увидела, куда направился взгляд Петра.

Вторая, милая блондиночка, в ответ сделала еще более глубокий книксен, продемонстрировав и свои сокровища, приятным голоском прощебетала:

– Баронесса Клара Фитингоф, ваше величество. Всегда к вашим услугам! – и взгляд блеснул неприкрытой похотью.

Петр сразу понял, что дело выгорит, стоит только свистнуть. Причем, возможно, и с двумя одновременно. Однако долг превыше всего, внизу уже тревогой конвойцы изошлись, и он ласково попросил фрейлин:

– Мои красавицы, я не могу сейчас осыпать вас нежными поцелуями, коих заслуживает ваша небесная красота. Внизу моя свита стоит, ждет с нетерпением явным. Можно у вас простынки связать, чтоб мои орлы на подоконник взлетели и мне завидовали, на вашу красоту глядючи?

– Зачем простыни связывать, государь, у нас веревочная лестница есть! – чуть не хором прощебетали девчата и тут же открыли свой спасительный шкаф.

Там была здоровенная свернутая бухта – две крепкие веревки, а между ними в узлах закреплены толстые деревянные палочки, тщательно отшлифованные многими мужскими ладонями. Петр внимательно посмотрел на придворных красавиц. Те мило так покраснели, потупили свои прелестные глазки, а баронесса прошептала:

– Ваше величество, мы ею не пользовались, это еще со времен вашей тетушки, государыни Елизаветы Петровны осталось.

«Так уж я вам и поверил, прелестницы. Да вы и сами покраснели до ушей от столь наглой лжи. Вместилище пороков и разврата, вот что такое ваш синематограф. Эх! Помацать бы вас, но только времени нет…»