Империя «попаданца». «Победой прославлено имя твое!»

– Да нет, Гриша, вы уже не моя гвардия, а изменники, присягу и крестное целование нарушившие, власти алчущие да золотишка, что моя беспутная Катька вам за измену отсыплет, чтоб ее на царство возвести, охочие! Ну и какими силами сюда идете, и кто начальствует? Какие войска в Петербурге остались? Да говори же мне, Гришенька, что молчишь скорбно? Умел воровать, умей и ответ честно держать. Иначе умирать все долго будете и шибко погано. В мучениях диких, давно вами заслуженных. И семьи ваши, родителей престарелых, братьев и сестренок малых – навечно в Сибирь сошлю и там сгною за злодеяния ваши. Говори!!!

От яростного крика Петра Федоровича Потемкин вздрогнул, стал бледным как мел и негромко ответил:

– Три батальона следом идут, измайловцев и семеновцев, и гренадеры преображенские. Князь Никита Юрьевич Трубецкой и генерал-аншеф Петр Иванович Панин посланным отрядом гвардии командуют. Да наш эскадрон, и еще четыре полных эскадрона лейб-кирасир… ваше императорское величество, – после небольшой заминки добавил титул.

Затем Потемкин поднял на Петра уцелевший глаз, в воспаленном белке Потемкина была такая безысходность, что Рыка передернуло. Но собрался унтер, заговорил дальше:

– А в Петергоф вступили еще пять батальонов, три гвардейских и два солдатских, да три эскадрона Конной гвардии. Да гарнизонных драгун четыре эскадрона. А гусар сербских три эскадрона куда-то запропастились, говорят, что они целиком на сторону вашего величества перешли. Начальствует над всеми войсками гвардии генерал-поручик Василий Иванович Суворов. А в столице войск гвардии почти нет и драгун немного. Одни солдаты гарнизонные и инвалиды в Петербурге остались.

– Ораниенбаум штурмовать войска отрядили? А в Петергофе гарнизон остался? В каких силах?

– Вся гвардия пошла Петерштадт штурмовать, и артиллерии гвардейской обе роты. А в Петергофе солдатский батальон да драгун две роты оставили, и три пушки малых, полковых.

– Повесьте изменников, – коротко бросил Петр и равнодушно отвернулся от них.

Казаки подхватили гвардейцев и поволокли их к деревьям, на ходу накинув на шеи петли из свернутых арканов. Смертники не упирались, приняли все с покорностью…

– Стой! – неожиданно крикнул Петр, и казаки, которые уже вздергивали на сук гвардейца, остановили казнь.

«Перевешать их всех недолго, а где я людей потом возьму? Ведь этот парень для России немало пользы сделал. Пусть пил, разврат чинил, из казны безмерно воровал, но в отличие от других делал все с инициативой. Лучше уж породистых да бестолковых вешать. А простых солдат и офицеров, может быть, к делу приспособить? Таких вот энергичных?! И дело для них придумаем… в Сибири! Иль на Аляску всем скопом отправить, пусть золотые жилы разрабатывают и туземцев с эскимосами гоняют. Мысль, конечно, интересная. Надо будет с моряками все тщательно прикинуть и обсосать да со знающими людьми переговорить».

– Взять под строгий арест. Связать и на повозки посадить. Пусть Гудович розыск начнет немедленно, имена изменников выявляя! – резко приказал Петр, и немалый камень с души свалился.

– Потери большие?

– Девять казаков погибли, еще семнадцать ранены, ваше величество, – тут же сообщил Данилов, – раненых в обоз отправили, лошадей переловили, а трофеи быстро соберем.

– Похоронить их надо. И все спрятать, чтоб те не догадались, что здесь вентерь был! Еще мундиров с полсотни без пятен кровавых с них снимите, мыслю я, что вскоре пригодиться могут.

– Все сделаем, государь, – уважительно отчеканил Данилов.

А Петр решил пройти, посмотреть, чем казаки заняты. Повинуясь его запрещающему жесту, за ним пошли лишь двое конвойных казаков, держащих ладони на рукоятях кривых сабель, да один адъютант.

На поле схватки происходило узаконенное мародерство, убитых конногвардейцев облегчали от всех ценностей и денег, выворачивая карманы. Затем с трупов привычно, видно, на основе богатого житейского опыта, снимали зеленые гвардейские мундиры.

Орудовали с полсотни казаков споро, складывая добычу в мешки. Потом дуван делить надо будет, законную долю по грамоте казакам выделяя. Да и заработали они ее честно…

Еще с полсотни донцов складывали трупы конногвардейцев рядками у огромной ямины – гробов на всех не напасешься, тем более на изменников.

Страшная гримаса оскалила лицо – яма-то природная, и копать не надо, будто заранее была для того приготовлена. И пусть эта братская могила другим изменникам будет постоянным напоминанием. Петр перекрестился, а верующим он стал после Афгана, и мрачно покачал головой. На душе было муторно….

Кровь пролилась, а ведь в истории вся эта сотня конногвардейцев, и измайловцы, и гусары, и те измайловцы в Петергофе – все живыми остались, семьи завели, детишек нянчили. А их теперь в яму покидают, без отпевания и молитв.

Хотя кто его знает, может, добрая половина из них от пьянок сгорела, в драках поумирала или в долгих войнах с турками сгинула, так детишек и не оставив. Он тяжело вздохнул, но сожаления не испытывал – на войне как на войне, или мы их, или они нас…

Ораниенбаум