Империя. Путешествие по Римской империи вслед за монетой

Парфюмер прибывает в Лептис-Магну, проведя последнюю ночь на постоялом дворе. Город ему очень нравится, он сильно отличается от Тамугади: он крупнее и многолюднее. И здесь такой свежий воздух… Город стоит на море, на побережье нынешней Ливии, вдали от каменистых, раскаленных солнцем гор.

Нам же Лептис-Магна нравится тем, что это город мрамора, богатый и полный настоящих шедевров. Он еще не достиг того великолепия, которое ждет его столетие спустя, когда Септимий Север, император-африканец, рожденный именно здесь, застроит его новыми монументами. Но уже сейчас это живой, многолюдный город. Его улицы замощены светлой плиткой, освещающей черные глаза прохожих, что придает их взглядам особое очарование. Двое мальчишек гоняются друг за дружкой в толпе и нечаянно опрокидывают стоящую на улице корзину лавки зеленщика. Хозяин показывается и пытается догнать их, но они проворнее его и скрываются в толпе, юрко шныряя туда-сюда, как хорьки. Закрыв глаза, вдохнем витающие вокруг запахи. Ароматы проходящих мимо женщин отличаются от тех, что мы чувствовали в Германии или Провансе, они более экзотичные и резкие, может быть, потому, что мы недалеко от Александрии Египетской.

Шагая в толпе, мы замечаем, что люди здесь более низкого роста и в основном с густыми и курчавыми темными волосами. Мы поистине в сердце Средиземноморья. По улице проходят три матроны, их туники сшиты из ярких, красочных тканей: желтой, розовой, красной. У них пышные формы, но они, в отличие от нашего времени, не стараются скрыть их под одеждами, наоборот, с гордостью заявляют о себе броскими цветами. Их округлости притягивают взгляды многих проходящих мимо мужчин. В рассматриваемую эпоху идеал женской фигуры именно таков: пышные формы, особенно ягодицы. Худые женщины отнюдь не ходят в секс-символах, а те, что «в телесах», — да (разумеется, без крайностей).

Парфюмер проходит по местному рынку. Он представляет собой большую площадь с двумя зданиями цилиндрической формы, похожими на круглые храмы. Здесь нас также повсюду окружает мрамор. Даже зона рыботорговцев и та уставлена белоснежными мраморными столами с изящными ножками в форме дельфина. На прилавки выложена рыба. Поражает контраст между белизной мрамора и стекающими с рыбин струйками ярко-красной крови. Поток людей выносит нас к каменной тумбе; на ней высечены различные единицы длины: римский фут, египетский царский локоть[132] и локоть пунический.

Двигаясь в толпе по рынку, мы обращаем внимание на высеченное в мраморе имя: ANNOBAL TAPAPIUS RUFUS — Аннобал Тапапий Руф. Имя наполовину римское, наполовину пунийское… Этот рынок был подарен городу семьей Тапапий более ста лет назад, в 9 году н. э., во исполнение все того же долга богатого гражданина перед обществом. И конечно, с мыслью оставить о себе память…

То же самое касается театра. Вот надпись, сделанная неким Тиберием Клавдием Сестием несколько лет назад (91–92 гг. н. э.), из которой выясняется ситуация, аналогичная той, что мы видели в Карфагене: упомянутый муж был тоже служителем культа почившего императора (Веспасиана) и подарил населению алтарь и сцену театра, потому что «любит свою родину, любит украшать ее, любит своих сограждан, любит согласие…».

Наш парфюмер — страстный поклонник театра. Он с успехом мог бы послать в это долгое путешествие своего раба, но любовь к театральному искусству такова, что он при всякой возможности спускается с гор и уж точно не упускает ни одного спектакля известных трупп. Да… мы привыкли к такому поведению в наше время, но, оказывается, любовь к театральному искусству не имеет возраста… во всех смыслах.

Театр Лептис-Магны великолепен. Полукружии трибун напоминает раскрытую створку раковины, театр напрямую связан с морем: с высоты последних рядов видна уходящая до горизонта гладь Средиземного моря. Римский театр, как мы знаем, — это театр под открытым небом. Идеальное сопряжение противоположностей: белизны мрамора с синевой моря, твердости ступеней с мягкостью волн. Это особенное место, оно чарующе прекрасно ближе к вечеру, когда солнце становится багряным диском. Место, дарящее радость глазу и пищу уму. И те, кто садится на эти ступени сейчас, две тысячи лет спустя, испытывают те же глубокие чувства.