Империя. Роман об имперском Риме

– Не сейчас, Цезарь, – прошептал Эпафродит, утомленно смежая веки. – Рано об этом. Отдыхай. Поспи, если сможешь. Будет ночь, а за нею – новый день…

Тит погрузился в дрему.

Его разбудила какая-то возня. Спутники Тита столпились у окна и тревожно выглядывали наружу.

В помещении царил полумрак, шел последний предзакатный час. Тит присоединился к остальным и устремил затуманенный взор за рваную занавеску. На грязный двор перед жилищем рабов легли длинные тени. Косые солнечные лучи пробивали тучи пыли, поднятой одиноким всадником. По длинной густой бороде Тит узнал в нем Эпиктета.

Никто не успел отреагировать, а Спор уже метнулся к передней двери, распахнул ее и побежал к Эпиктету, который еще и не спешился. Они обменялись несколькими словами. Тит, глядя в окно, напряг слух, но ничего не разобрал.

Эпиктет спустился на землю. Хромая нога подвела калеку, и он упал. Поморщившись, встал, огляделся в поисках коновязи, затем схватился за ногу, споткнулся и снова рухнул.

Тем временем Спор вбежал в дом.

– Как он нас нашел? – поинтересовался Феон.

– Спросил в главном доме. Рабы ничего не знали, но кто-то предложил посмотреть здесь.

– Что нового? – подал голос Эпафродит.

Спор взглянул на Нерона, явно боясь ответить.

– Говори новости! – крикнул Нерон.

– Сенат проголосовал.

– И? – Голос императора сорвался на писк.

– Они провозгласили правителем Гальбу.

Нерон задохнулся:

– А я? Что будет со мной?

– Сенат объявил тебя врагом общества. – Спор отвел взгляд. – Они говорят… тебя нужно казнить древней казнью.

– Древней казнью? – переспросил Нерон.

– Так мне сказал Эпиктет.

– Что это значит, во имя Аида? О чем они, Эпафродит? – воскликнул Нерон.

Эпафродит не ответил.

Заговорил Тит. Собственный голос показался ему замогильным.

– Речь идет об особом способе казни, который придумали наши предки. Жертва проходит перед народом и публично бичуется…

Нерон издал вопль.

– Осужденный обнажен, а шея заключена в рогатину, которой его гонят или удерживают на месте, – продолжил Тит. – Его секут, пока он…

– Нет! – Нерона трясло с головы до пят. Глаза распахнулись от ужаса.

Странно, но Тит не разделял страха императора. Он испытывал нечто совершенно другое. На него нахлынуло то самое чувство изумления перед откровением, которое впервые снизошло на него при звуках пения Нерона, взирающего на пылающий Рим, и повторно – когда пришлось смотреть на сожжение брата.

– Неужели ты не понимаешь, Цезарь? Это судьба, которую давным-давно приуготовили тебе боги.

– Что ты такое говоришь, Пинарий?

– Есть ли на свете лучшая роль для величайшего из актеров? Ты станешь падшим героем, богом-императором, которого заставят принять самую страшную и позорную смерть. Тебя казнят на глазах у всего Рима. Твою наготу выставят напоказ. Все увидят, как ты страдаешь и истекаешь кровью. Увидят, как ты опрастываешься, рыдаешь и молишь о пощаде. Увидят, как ты умираешь. Конец Нерона не забудут вовек. Публичная казнь станет твоим лучшим выступлением!

Нерон с разинутым ртом таращился на сенатора. На миг показалось, что он всерьез обдумывает услышанное. Он медленно кивнул, но затем содрогнулся и попятился, тряся головой и размахивая перед собой руками.

– Безумие! Твои слова безумны, Пинарий! – Нерон вдруг застыл, взглянул на свою правую руку и схватился за нее левой. – Где он? – пронзительно крикнул император.

– Что, Цезарь? – спросил Эпафродит.

– Мой браслет! Где золотой браслет, который дала мне мать, счастливый амулет со змеиной шкуркой?

– Ты не помнишь? – отозвался Эпафродит. – Цезарь давно его выбросил. Цезарь заявил, что после смерти матери он ненавистен ему.

Нерон в смятении уставился на Эпафродита, затем вздрогнул. С пыльного двора донесся топот копыт.

Беглецы выглянули из окна – вооруженные конные преторианцы.

– Должно быть, они последовали за Эпиктетом, – прошептал Феон. Он принялся баррикадировать дверь стульями и обломками, оставшимися после разрушения стены.

Преторианцы быстро спешились. Некоторые из них схватили Эпиктета, когда тот захромал прочь. Один секунду рассматривал здание, затем обнажил меч и направился к входу.

Спор с воем вцепился себе в шевелюру. У Тита вздыбились на шее волоски от пронзительных воплей евнуха. Пинарий обратил взгляд к Нерону и внезапно увидел не бога и не гения, а простого смертного, жалкого и испуганного.

Нерон подбежал к Эпафродиту:

– Дай мне кинжал! Скорее!

Эпафродит протянул ему нож.

Нерон приставил острие к груди, но замешкался. Он посмотрел на присутствующих:

– Кто из вас убьет себя первым и придаст мне отваги?

Спор продолжал выть. Остальные приросли к месту. Из прихожей донеслись удары: преторианец стучал в дверь рукоятью меча.

– Юпитер, какой актер погибает во мне! – вскричал Нерон. Он вонзил кинжал себе в живот, но не сумел протолкнуть лезвие на всю длину. Пачкая кровью грубую тунику, он повалился наземь и начал корчиться в агонии.

– Помогите! – стенал он.