Дом работорговца Антония ничем не отличался от вилл других богачей, на которые Мартин уже успел насмотреться. После посещений пиров и игрищ в императорском доме ему не пришлось удивляться и поведению хозяина: лесть, лесть и снова лесть – так вели себя в Риме все, кому что-то от кого-то было нужно. А довеском к лести прилагались однозначные намеки на взаимную выгоду, что тоже было типично для города, где никто не считал зазорным воровать у другого. Вот и этот хитрый работорговец намекал Мартину на то, что они вместе могут удерживать немного денег с прибыли. Мартин с улыбкой наблюдал за кадыком этого лизоблюда, который хищно ходил вверх и вниз при каждом слове. Если бы не просьба друга заключить с ним сделку, он бы с удовольствием вырвал этот кадык в одно мгновение. Рабы и рабыни подносили и уносили кушанья, а Антоний, видно, получивший маломальские уроки ораторского мастерства, пытался в беседе походить на великих мира сего. Выглядело это смешно, даже раздражающе, и Мартин, стараясь отвлечься от приторных речей, начал наблюдать за бабочкой, которая кружила возле едва заметной паутины. Раз, и она оказалась в ловушке, без шансов на спасение. Восьминогая смерть немедленно кинулась на нее и вонзила в нее свои клыки. Жизнь ее закончилась – быстро и нелепо.
– Ну, так что, благородный Мартин Аврелий? Как вам мое предложение?
– Я думаю, Луций согласится на ваши условия.
– Это приятно слышать, – расцвел Антоний.
– Только запомни, торгаш! Честь не продается! Ты меня понял?
Мартин сделал глоток вина, оторвал виноградинку, положил ее в рот и медленно разжевал, пристально глядя на Антония.
– Я что-то не пойму, о чем вы, – явно не ожидая услышать ничего подобного, все еще пытался натягивать на лицо улыбку Антоний.
– Да все ты понял! – Мартин поднялся и еще раз взглянул на паука, который уже превратил бабочку в кокон и потащил добычу в свой угол. – Я договорюсь о встрече с Луцием, и вы с ним подпишете все необходимые бумаги. Я не силен в вашей торговой волоките. Я солдат, а не лавочник.
– Как скажете, как скажете. Весьма благодарен за уделенное мне время.
Мартин кивнул головой, добавив в этот привычный жест изрядную порцию презрения, и направился к выходу. Он спустился по лестнице на садовую аллею и пошел мимо фонтанов. Странное чувство тревоги навалилось на него, такое же, как и тогда, в детстве, когда он в последний раз вышел из дома. Навстречу ему двигались трое, гогоча и что-то обсуждая. Один из них хромал. Погрузившись в свои мысли, Мартин не заметил, как приблизился к ним и столкнулся с крайним. Тот злобно отпихнул Мартина в сторону. В отличие от Понтия, Мартин не привык выглядеть, как аристократ, и обычно был одет в простую тунику, отчего его было трудно отличить от обычного гражданина. Заложенная матерью еще с детства скромность сидела в нем занозой, которую он не мог вытащить из себя, да и не особо хотел.
– Прочь с дороги, парень! Смотри, куда прешь! Совсем страх потерял?!
Мартин споткнулся, но удержал равновесие и замер, словно парализованный. В голове эхом отзывались слова, знакомые до боли, заученные наизусть, вернувшиеся, как кошмар, из глубины подсознания: «Совсем страх потерял?! Совсем страх потерял?! Совсем страх потерял?!».
– Чего замер? Шагай давай!
Мартин медленно осмотрел всех троих, потом пристально вгляделся в того, с кем столкнулся. Двое других ему были незнакомы, а этого он помнил: солдат, конечно, постарел, но его взгляд, который Мартин так и не смог забыть, остался прежним.
– Да брось, Константин! Остынь! Пойдем, еще дел куча, – подковылял поближе его хромоногий друг.
– Ладно, парень, вали! У меня сегодня хорошее настроение!
Константин по-волчьи оскалился, обнаружив на нижней челюсти отсутствие нескольких зубов. Мартин был не в силах пошевелиться, ноги и тело его будто налились свинцом. Его покинуло ощущение реальности происходящего, голову заполнили услышанные давным-давно звуки, а перед глазами забегали знакомые картины: солдат с криком бьет отца Луция, позади него стоит Константин, Мартин дергает за руку перепуганного малыша Маркуса и тащит его за дверь. Затем они бегут, бегут без оглядки, бегут, бегут, бегут. Потом дом Марка и сестра.