Порыв теплого ветра, примчавшегося со стороны телевышки, ударил в лицо, расшвырял прочь снег с дождем, напомнил о таком далеком лете. Лена невольно отступила, прикрыла ладонью глаза.
Ветер стих, а в сплошном облачном покрове над городом образовалось круглое, словно циркулем начерченное отверстие. И через него на Нижний Новгород впервые за много месяцев глянули звезды.
Толпа больше не билась в корчах и не кричала, составлявшие ее люди и нелюди шатались, словно пьяные, или скорее как марионетки, привыкшие ходить на ниточках и неожиданно их лишившиеся.
Первым рухнул на асфальт Часовщик с огромным носом, следом начали падать другие. Вскоре площадь Лядова стала напоминать поле только что закончившегося жестокого боя – сотни лежащих без движения тел и немногие оставшиеся на ногах.
– Неужели пронесло? – прошептал Наблюдатель.
– Пока еще нет, – холодно посмотрел на него Ардиэль. – Когда опасность эпидемии ликвидируем окончательно, тогда и пронесет. Кто-то сулил заняться лечением зараженных. Ну и?
– Да… да, сейчас. Целители готовы. Спасти можно не всех, но мы сделаем все… – «Бесцветный» развернулся к своему автобусу, стоявшему на другой стороне площади, и отчаянно замахал руками.
– Ярослав обещал, что еще наши подъедут, – сказала Лена. – С дюжину человек.
– И они пригодятся, – кивнул элохим.
Из скопища лежащих поднялась тощая сгорбленная фигура в рванье, принялась озираться.
– А эти пригодятся особенно. – Ардиэль улыбнулся, и улыбка у него вышла очень нехорошей. – Кому, как не слаш, знать, как уничтожать собственных пащенков? – Он повысил голос: – Варизэль! Где вы там?! За дело!
А Лена в этот момент подумала, что спать ей сегодня вряд ли придется.
Глава 19
После занявших несколько часов разборок в ночном клубе «Пикассо» старший сержант Петровский чувствовал себя лимоном не просто выжатым, а еще и обсосанным, пожеванным и выкинутым на помойку.
С одетыми в дорогие шмотки мажорами иметь дело во многом труднее, чем с гопниками, вооруженными бейсбольными битами и велосипедными цепями. От тех хотя бы ясно, чего ждать, а золотая молодежь вполне способна выкинуть такой фортель, что о-го-го.
Например, позвонить папочке – большой шишке из прокуратуры и наябедничать, что «эти злые и глупые менты меня обижают». А утром ты сам окажешься виноватым, получишь «строгача» или чего похуже, но самое поганое – будешь чувствовать себя оплеванным.
Поэтому приходилось действовать осторожно, соблюдая все, даже самые мелкие, формальности, чтобы потом, если что, прикрыться ими, как щитом.
Когда буяны были погружены, наконец, в машину с решетками на окнах и та увезла их в ночь, Петровский с облегчением вытер со лба честный трудовой пот. Вернувшись в патрульную «Волгу», он допил остатки кофе из термоса и несколько минут посидел, приходя в себя.
– Ну, как? – с сочувствием спросил прапорщик-водитель Нигматуллин.
– Хрэново, – подражая напарнику, ответил старший сержант. – Поехали, что ли?
Спать хотелось неимоверно, но он знал, что этого удовольствия будет лишен не то что до конца дежурства, а до самого вечера. Его организм «жаворонка» требовал отдыха в ночное время, но не позволял дрыхнуть днем.
– Поэхали, – отозвался Нигматуллин.
Они неспешно покатили по Белинке, оставили позади Оперный театр, на остановке у Ашхабадской улицы задержались, чтобы проверить подозрительного гражданина. Тот оказался совершенно трезв, да еще и с документами в кармане, так что надежды на маленький «гешефт» развеялись, точно дым.
Петровский садился в «Волгу», когда мимо на бешеной скорости пролетели несколько автомобилей.
– Они охрэнэли, что ли? – воскликнул Нигматуллин одновременно восхищенно и завистливо.
– Заводи мотор, – мрачно отозвался Петровский.
Они проехали всего с сотню метров, и тут прапорщик ударил по тормозам. Не пристегнувшегося старшего сержанта бросило вперед. Только в последний момент он уперся рукой в лобовое стекло.
– С ума сошел? – рявкнул Петровский.
– Э… вон… – Нигматуллин поднял дрожащую руку и указал куда-то вперед, влево и вверх.
Петровский посмотрел в указанном направлении и обомлел – примерно там, где над домами торчала телевышка, расползалось нечто похожее на облако разрыва; огненные струи плавно текли в разные стороны.
– О… – сказал старший сержант, чувствуя, что больше не хочет спать. – Теракт?
Сверкание в небе исчезло, сгинуло без следа, и Петровский сжался в ожидании грохота, ударной волны, без которой не может обойтись взрыв такой мощности. Вдоль Белинки промчался сильный порыв ветра, согнулись деревья на обочинах, бешено закружились снежинки, капли дождя размазало по лобовому стеклу.
Но на этом все и закончилось, а когда Нигматуллин включил «дворники», стало ясно, что телевышка высится на том же месте, целая и невредимая.
– Глюк? – высказал новое предположение старший сержант.
– Не знаю, – буркнул водитель без обычного упора на «э». – Надо поближе посмотреть.