Империя Солнца

Генон придаёт этим терминам значение, сильно отличающееся от обычного. Он использует их для того, чтобы выразить духовную деятельность, связанную с трансцендентным порядком тех чисто метафизических принципов, у которых всегда есть постоянный фундамент во всякой здоровой традиции. Очевидно, что никакое возражение относительно утверждаемого приоритета созерцания не может и возникнуть, если под действием подразумевать беспорядочную, непросвещённую деятельность без определённых целей, подчиняющуюся исключительно конъюнктурным и материальным соображениям, стремящуюся только к мирским достижениям, которая сегодня и является единственной формой действия, которую признаёт и которой восхищается современная цивилизация. Но если она рассматривается как чистая доктрина, то здесь ситуация иная. Нужно вспомнить, что созерцание—или чистое знание—и действие всегда соотносились с разными кастами: первое—с жреческой, второе—с воинской или царской (брахманы и кшатрии, используя индийские термины). Созерцание—это символ, имеющий в первую очередь религиозно–священнический характер, в то время как действие—это символ воина и царя.

Сказав это, мы должны вернуться к учению, о котором во многих случаях говорит сам Генон: этой двойственности сана в самом начале не существовало—две власти объединялись на высшем уровне, который был в одно и то же время и царским, и жреческим. Древний Китай, первоначальный индоарийский период, Персия, архаичная Греция, Египет, первоначальный, а затем и имперский Рим, Халифат, и так далее—все цивилизации говорят об этом. Два сана разделились и часто даже противостояли друг другу как следствие взаимного непризнания, возникшего как результат регрессии и вырождения. Но в таком случае ни одно из двух направлений не может требовать абсолютного приоритета над другим. Оба возникли одинаковым образом и оба далеко ушли от изначального идеала и традиционного состояния: и если бы у нас было намерение реставрации этого высшего уровня в некоторой форме, то каждый из двух элементов, жречески–созерцательный или воинственно–активный, нужно было бы взять в качестве элемента фундамента, точки отправления. В таком случае действие нужно интерпретировать правильно—не в современном, а в традиционном смысле—смысле Бхагавад–гиты, или исламского джихада, или аскетических рыцарских орденов западных Средних веков.

«Личное уравнение» Генона не позволило ему дать адекватное признание всего этого и привело к приписыванию исключительной важности точке зрения на действие как на вещь, подчинённую созерцанию. И этот односторонний взгляд не остался без последствий для проблемы возможного восстановления Запада.

Нельзя сомневаться, что западный мир и западный человек характеризовались приоритетом действия; Генон сам это допускает. Далее, если традиция в универсальном смысле по своей сути метафизическая, а не человеческая, она, тем не менее, допускает различные формы, соответствующие различным склонностям и господствующим квалификациям народов и обществ. Так вот, в первую очередь самому Генону и не удаётся объяснить его же утверждение, что у единственной формы традиции, бывшей приемлемой для Запада, был религиозный характер—то есть, в лучшем случае, обращённый к созерцанию как к идеалу. Здесь можно установить чистые факты, но нельзя говорить о традиционной форме, наиболее подходящей для специфического характера людей Запада, склонных главным образом к действию, которые в отсутствии традиции, преобразовывавшей и объединявшей идеалы действия, заставили деградировать последнюю в те материалистические и грубые выражения, которые всем нам известны.

Кроме того, до пришествия христианства у Запада были традиции иного типа, и цивилизация Средних веков не подчинялась только лишь идеалам знания и созерцания. Достаточно только напомнить о важных гибеллинских проявлениях этой цивилизации, чьё подлинное величие и глубинное значение даже сейчас мало поняты.

Но если мы рассматриваем будущее, то есть возможность реставрации Запада на традиционных путях, то возникает тот же вопрос. Если Запад склонен к действию, тогда действие и должно быть отправной точкой, и нужно заклеймить как еретическое и антитрадиционное всё то, что не основывается на предпосылке приоритета действия над созерцанием и знанием, односторонне интерпретированным. Напротив, нужно изучить чисто традиционные формы цивилизации, уделяя особое внимание всему обладающему метафизическим, а не исключительно человеческим характером, но имеющему в качестве своей основы символы действия. Только у традиции такого типа можно было бы реально что–то заимствовать для наций Запада, взяв что–то органичное, созвучное и эффективное.