Империя солнца

Хотя до ворот лагеря Лунхуа была всего лишь миля с хвостиком, Джиму потребовалось два часа времени на то, чтобы преодолеть этот клочок пустынной сельской местности. Чтобы не проходить мимо рядового Кимуры, он перешел вброд через рисовую делянку, а потом пошел по дамбе в сторону шанхайской трассы. Склоны дамбы являли собой немое свидетельство недавних авианалетов. В канавах лежали выгоревшие грузовики и грузовые подводы, а рядом с ними — трупы солдат из марионеточных армий, лошадей и водяных буйволов. От тысяч рассыпанных повсюду пустых гильз разливалось неровное золотистое сияние, как если бы солдаты перед смертью перебирали награбленные сокровища.

Джим шел по тихой дороге и смотрел, как заходит с запада американский истребитель. Пилот сидел в кабине, откинув плексигласовый колпак; над Джимом он сбросил газ, так что стало слышно, как машина шуршит о воздух, и облетел его по кругу. Но тут Джим увидел, что пулеметные порты у самолета открыты и столы глядят прямо на него, и ему пришло в голову, что летчик может убить его просто так, от скуки. Он поднял блок «Честерфилда» и пачку «Ридерз дайджест» и показал их летчику, как подборку разноцветных паспортов. Пилот помахал ему рукой, заложил машину на крыло и взял курс на Шанхай.

Присутствие американского летчика приободрило Джима. Он уверенно прошел последние оставшиеся до лагеря несколько сот ярдов. Вид знакомых зданий, вышки и забора из колючей проволоки согрел его и прибавил уверенности в себе. Он возвращался домой, в свой настоящий дом. Если в Шанхае будет слишком опасно, может быть, отец с матерью переберутся с Амхерст-авеню сюда, к нему, и они все вместе станут жить в Лунхуа. С практической точки зрения жаль, конечно, что японские солдаты ушли и теперь некому охранять лагерь…

Подойдя к лагерю, Джим удивился, увидев, что китайцы, крестьяне и дезертиры, вернулись на свое обычное место возле ворот. Они сидели, скрючившись, на самом солнцепеке, и терпеливо смотрели на голого по пояс британца, который стоял за колючей проволокой. Вокруг костлявых бедер у британца был ремень, а на ремне — пистолет в кобуре. Джим сразу же узнал в нем мистера Таллоха, главного механика в шанхайском агентстве «Паккарда». Он всю войну проиграл в карты в блоке D и оторвался от игры всего один-единственный раз: чтобы сцепиться с доктором Рэнсомом по поводу собственной очереди вывозить нечистоты, — знать он не знает никакой очереди и никуда идти не собирается. В последний раз Джим видел его лежащим возле караулки, после неудачной попытки добраться пешком до Шанхая.

Теперь он стоял, опершись о ворота, расковыривал воспалившийся струп на губе и смотрел за тем, что происходило на плац-параде. Там двое британцев затаскивали в дверь караулки сброшенный с самолета металлический короб вместе с куполом парашюта. Третий стоял на крыше и разглядывал окрестности в японский полевой бинокль.

— Мистер Таллох… — Джим потянул ворота на себя, громыхнув висячим замком и запорной цепью. — Мистер Таллох, у вас ворота заперты.

Таллох с видимым неудовольствием воззрился на Джима: он явно не признал этого четырнадцатилетнего оборванца, а блок сигарет выглядел и вовсе подозрительно.

— Откуда ты, черт подери, взялся? Ты что, парень, британец, что ли?

— Мистер Таллох, я был в Лунхуа. Я прожил здесь три года. — Таллох двинулся прочь, и Джим закричал ему вслед: — Я работал в больничке, с доктором Рэнсомом!

— Доктор Рэнсом? — Таллох вернулся к воротам и скептически воззрился на Джима. — Доктор Говновоз?…

— Точнее не бывает, мистер Таллох. Я как раз и возил для доктора Рэнсома это самое говно. Мне нужно добраться до Шанхая, мистер Таллох, чтобы найти отца с матерью. У нас там был «Паккард», мистер Таллох.

— Он свое говно отвозил. — Таллох достал из подвешенного к ремню подсумка оставшуюся от сержанта Нагаты связку ключей. Он по-прежнему не был уверен, пускать ему Джима в лагерь или нет. — «Паккард», говоришь? Хорошая машина…

Он отворил ворота и махнул Джиму рукой: заходи. Услышав лязг цепи, из караулки вышел тот самый англичанин с забинтованными руками, который застрелил рядового Кимуру. Ему явно пришлось изрядно поголодать, но, несмотря на это, тело у него было сильное и дерганое, как будто все время на нервах, а еще очень бледное, особенно по контрасту с кровавыми пятнами на забинтованных костяшках пальцев. Такую меловую кожу и такие же безумные глаза Джим видел у заключенных, которых выпустили на свет божий после того, как они по нескольку месяцев просидели в подземных камерах, в полицейском участке на мосту. Грудь и плечи у него были сплошь усеяны шрамами от горящих сигарет; складывалось впечатление, будто его специально истыкали горячей кочергой, чтобы проверить, загорится он или нет.

— Запри ворота! — Он ткнул в сторону Джима забинтованной рукой. — Вышвырни его вон!

— Прайс, я знаю этого парня. Его родители купили у нас «Паккард».

— Да пошел он! Если все, кто покупал у вас «Паккарды», к нам сюда понабьются…

— Да, лейтенант, ты прав. Давай-ка, парень, вали отсюда. И побыстрей.