Читаем Империя солнца полностью

— Ну, в общем… — Джим поколебался, раздумывая, стоит ли объяснять мистеру Макстеду мотивы, по которым он ушел из отряда: бунтарский акт, предпринятый исключительно с целью проверить, чем дело кончится. К его немалому разочарованию, на родителей это, судя по всему, должного впечатления не произвело. Он подумал, а не сказать ли мистеру Макстеду, что он не только ушел из волчат и сделался атеистом; он подумывает еще и о том, чтобы стать коммунистом. Коммунисты обладали поразительной способностью выбивать из колеи кого и когда угодно, а такого рода талант Джим почитал первостатейным.

Впрочем, он знал, что мистера Макстеда и этим не проймешь. Мистером Макстедом, архитектором, который вдруг стал антрепренером, основателем и владельцем кинотеатра «Метрополь» и множества шанхайских ночных клубов, Джим искренне восхищался. Он даже пробовал подражать его отвязной манере, но вскоре обнаружил, что держаться вот так, расслабив все мышцы, — это тяжелая работа. Джим понятия не имел о том, что ему предстоит в будущем: в Шанхае нужно было жить одним днем, и жить интенсивно, — однако в мыслях он видел себя взрослого: похожего на мистера Макстеда. Мистер Макстед, всегда с одним и тем же, как казалось Джиму, стаканом виски-соды в руке, представлял собой законченный тип англичанина, который приспособился к жизни в Шанхае; отец Джима, сколь угодно серьезный и умный, никогда таким не станет. Джиму всегда нравилось ездить с мистером Макстедом на машине: они с Патриком устраивались вдвоем на переднем сиденье и отправлялись в непредсказуемый мир пустынных в светлое время суток ночных клубов и казино. Машину мистер Макстед вел сам — черта, которая Джиму казалась удивительной и даже слегка его коробила. Они с Патриком играли за пустым столом в рулетку на деньги мистера Макстеда, под снисходительно-улыбчивыми взглядами «девочек» из белоэмигранток: они за стойками штопали шелковые чулки, а мистер Макстед сидел в конторе с владельцем казино и перекладывал с места на место пачки банкнот.

Может, взять мистера Макстеда с собой в экспедицию на аэродром Хуньджяо — в качестве ответной любезности?

— Не пропусти кинохронику, Джейми. Я надеюсь, ты будешь держать меня в курсе последних новинок военного авиастроения…

Джим стоял и смотрел, как мистер Макстед неверной походкой идет по самому краю пустого бассейна, и думал: упадет или нет? Если мистер Макстед постоянно падает в бассейны, везде и всюду, тогда почему он падает только в те из них, где есть вода?

3. Заброшенный аэродром

Раздумывая над этой загадкой, Джим сошел по ступенькам с террасы. Он пробежал по лужайке за спинами у китаянок, и его самолет на бреющем пронесся прямо у них над головами. Не обращая на него внимания, они по-прежнему подсекали ножами траву, но всякий раз, как Джима заносило к ним слишком близко, он чувствовал легкую рябь страха. Можно себе представить, что будет, если он упадет — и прямо к ним под руки.

В дальнем юго-западном углу участка у доктора Локвуда стояла радиомачта. Кусок деревянного забора уступил здесь место проволочным растяжкам, и, пробравшись между ними, Джим оказался на краю заросшего сорняками поля. В самом центре, в зарослях дикого сахарного тростника, возвышался погребальный курган; из наспех насыпанной земли торчали гробы, как полки шифоньера.

Джим двинулся через поле. Проходя мимо кургана, он остановился, чтобы заглянуть в открытые, без крышек, гробы. Пожелтевшие скелеты были полуутоплены в подушках из мягкой намытой дождями глины, так, словно этих бедных крестьян ни с того ни с сего вдруг водрузили на роскошные шелковые перины. И Джима в который раз поразила разница между безликими телами недавно умерших — он каждый день лицезрел их в Шанхае — и этими согретыми теплым солнышком скелетами, каждый из которых был личность. Черепа — их пристальные, искоса, взгляды, их длинные оскаленные зубы, — вызывали в нем самый живой интерес. В каком-то смысле эти скелеты были куда более живыми, чем те крестьяне, которые обладали ими ничтожно краткий срок. Джим ощупал собственные скулы, челюсти, пытаясь представить, как его скелет лежит здесь на солнышке, посреди мирного заросшего поля, рядом с заброшенным аэродромом.

Оставив за спиной погребальный курган, населенный выводком желтеющих скелетов, Джим пошел через поле к шеренге чахлых тополей. Он взобрался по деревянному перелазу и очутился на высохшем рисовом поле. В тени, под изгородью, лежал высохший труп буйвола, а в остальном пейзаж был пуст, как будто все китайцы, сколько их ни было в бассейне Янцзы, сбежали в Шанхай. Подняв над головою самолет, Джим побежал по гладкому растрескавшемуся дну сухого рисового поля туда, где в сотне ярдов к западу, стояло на самом краешке плоской возвышенности обшитое листовым железом здание. Растрескавшаяся, заросшая крапивой и сахарным тростником бетонная дорога вела мимо полуразвалившейся сторожки, а затем терялась в бескрайнем море бурьяна.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза