Читаем Империя солнца полностью

Джим на ходу обменивался приветствиями с американцами — с Коэном, великим футбольным тактиком и фанатиком шахмат; с Типтри, большим и добродушным кочегаром и по совместительству королем комиксов; Хинтоном, тоже бывшим стюардом и философом; Дейнти, телеграфистом и первым в лагере пижоном, — с легкими в общении людьми, которые с удовольствием играли для Джима как-то сами собой распределившиеся между ними роли и постоянно подтрунивали над ним и друг над другом. Большинство американцев относились к Джиму с искренней симпатией — когда замечали его, — а он за это, а также из чистого уважения к Америке, выполнял для них массу постоянно возникающих и совершенно неотложных поручений. Некоторые отгородки были зашторены: моряки принимали гостей. На других занавески были подняты так, чтобы лежащий на койке хозяин мог следить за тем, что происходит в мире. Двоих матросов предпенсионного возраста свалила малярия, но они не делали из болезни особой трагедии. Короче говоря, подумал Джим, лучшей компании, чем американцы, не придумаешь. Они не такие странные, как японцы, и с ними не нужно постоянно быть начеку, но зато уж куда приятней, чем вечно замкнутые и с массой каких-то своих внутренних сложностей англичане.

Почему Бейси на него сердится? Джим нырнул в узкий коридор между подвешенными на веревках простынями. Он слышал, как где-то рядом жалуется на мужа англичанка из пятого барака и как двум девушкам-бельгийкам, которые живут в блоке G с овдовевшим отцом, что-то такое показывают, отчего они то и дело прыскают в кулачок.

Отгородка Бейси была расположена в самом дальнем северо-восточном углу комнаты, и в ней было целых два окна, так что Бейси прямо с койки мог наблюдать за всем, что происходит в лагере. Он, как обычно, сидел на койке и наблюдал за японскими солдатами у караулки, покуда Демарест, его сосед и ординарец, докладывал ему последние новости. Его выцветшая рубашка с длинным рукавом была тщательнейшим образом отутюжена — после того, как Джим стирал и просушивал его рубашки, Бейси складывал их каким-то сложным, напоминающим искусство оригами способом и клал к себе под циновку, а наутро вид у них был такой, как будто их только что принесли из магазина. Поскольку Бейси редко давал себе труд встать с койки, он, в глазах Джима был существом едва ли не более значимым, чем комендант Секура, по крайней мере, держался он куда увереннее и спокойней; в каком-то смысле годы, проведенные в Лунхуа, сказались на Бейси в значительно меньшей степени, чем на господине Секуре. Его руки и щеки остались все такими же мягкими и лишенными морщин, хотя кожа напоминала цветом и фактурой кожу тяжелобольной женщины. Он перемещался по своей отгородке, как по буфетной на пароходе «Аврора», и воспринимал Лунхуа точно так же, как воспринимал большой мир за пределами лагерной ограды: как систему кают, которые всегда нужно держать наготове, потому что в любой момент их может занять беспечное племя пассажиров.

— Заходи, заходи, паренек. И не надо так тяжело дышать, а то ты вгонишь старину Бейси в краску.

Демарест, бывший корабельный бармен, говорил, совсем не двигая губами, то есть был в прошлой жизни либо чревовещателем, как нравилось думать Джиму, либо — этой точки зрения придерживался мистер Макстед — успел отмотать не один срок в тюрьме, и сроки были немалые.

— Оставь его в покое… — Бейси жестом велел Джиму садиться, и Демарест тут же исчез в своей отгородке. — Парню просто не хватает воздуха во всем как есть Лунхуа. Так ведь, Джим?

Джим постарался совладать с работающей в бешеном темпе грудной клеткой — не хватает красных кровяных телец, если верить доктору Рэнсому, но часто выходило так, что они с Бейси имели в виду одно и то же. Только называли по-разному.

— Ага, Бейси, ты прав. «Мустанги» уволокли его с собой. Ты видел, какой был налет?

— Я его слышал, Джим… — Бейси с мрачным видом посмотрел на Джима, так, словно именно по его вине поднялась вся эта суматоха. — Эти летчики-филиппинцы, должно быть, проходили летную практику на Кони-Айленд.[49]

— Филиппинцы? — Джим наконец справился со своими легкими. — Эти летчики на самом деле были филиппинцы?

— Не все, Джим, только некоторые. Есть там пара эскадрилий, в экспедиционном корпусе у Макартура.[50] Остальные — старые добрые «Летающие тигры», у которых база в Чунцине.

Бейси задумчиво кивнул головой, убедившись, что Джим должным образом оценил его сверхъестественные познания.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза