Империя Страсти (ЛП)

Мои губы раздвигаются, когда я смотрю на него.

Он искал меня? Это новая информация.

Игривое выражение Кингсли исчезает:

— Я искал ее только для того, чтобы устроить ей ад за то, что она бросила тебя.

— И все же… она тебя никогда не привлекала?

— Нет.

Я сужаю глаза, а затем хватаю его член, и он медленно оживает под моей рукой. Я никогда не привлекала тебя, да?

Он смотрит на меня сверху вниз, его глаза светятся темной похотью, а затем он быстро переключает внимание на Гвен, которая, вероятно, делает свой любимый чай.

— Твоя потеря, — говорит она. — Аспен находка.

— Да? — спрашивает Кингсли от моего имени.

— Конечно. Она красивая, умная и самая состоявшаяся женщина, которую я знаю, так что да, она определенно находка, которую любой хотел бы иметь, но не может. Кроме этого мужчины, конечно же.

Соленый вкус взрывается у меня во рту, и я понимаю, что это слеза. Счастливая слеза.

Теперь я могу умереть как состоявшаяся женщина. Я никогда не думала, что настанет день, когда я услышу комплимент от своей дочери.

Это делает все трудности, через которые я прошла, стоящими того. Плохие, страшные и ужасно некрасивые.

— Если бы только она не была немного алкоголичкой.

Печаль в голосе Гвен бьет меня по лицу.

Кингсли смотрит на меня с выражением «а я говорил», написанным на его лице.

— Сначала я этого не заметила, — продолжает Гвен. — Но она всегда подливает алкоголь в кофе, когда думает, что я не вижу. На днях я сидела рядом с ней и открыла статью о заболеваниях, вызванными алкоголем, но не думаю, что она заметила. Я не хочу говорить ей об этом прямо, потому что она может возненавидеть меня за это. О, как ты думаешь, мне стоит спросить Кэролайн?

— Не знаю, мне все равно. И еще, почему ты так уютно общаешься с Аспен, когда еще несколько месяцев назад ненавидела ее до смерти?

— Это было до того, как я узнала ее получше. Она просто не знает, как выразить свои чувства, и иногда это так восхитительно, когда она смотрит в пустоту, пытаясь завязать разговор.

Мои щеки пылают. Боже. Я никогда не стыдилась своего характера до этого момента. Тот факт, что меня обсуждают в третьем лице, в то время как я нахожусь прямо здесь, еще больше смущает.

— Кроме того, это ты ее ненавидишь, а я просто слепо следовала за тобой. Теперь я сама по себе.

— Да?

— Ага. Так что не вмешивайся и не превращай ее жизнь в ад только ради удовлетворения своего эго. Я слежу за тобой, папа.

Я представляю, как она делает жест рукой.

— Это та часть, где я должен испугаться?

— Да. Я не позволю тебе причинить боль моей маме после того, как я наконец-то нашла ее.

Моя пятка скользит по полу в моих попытках удержаться от того, чтобы подняться и обнять ее. На этот раз, пока она не спит.

Гвен назвала меня мамой.

Не прямо, но это близко.

— Что это за шум? — подозрительно спрашивает она.

Черт.

— Стакан, — говорит он без намека на то, что запыхался. — А теперь уходи или иди в свою комнату, чтобы я мог поработать.

— Но я хочу поужинать с тобой.

— Не сегодня, Гвен.

— Неважно. Вместо этого я приготовлю ужин для Нейта, и ты пожалеешь, что не согласился на мою компанию.

— Я буду жить.

— Скучной жизнью.

Я мельком вижу, как она тянется через прилавок, чтобы шумно поцеловать его в щеку, и я еще больше сжимаюсь в своем убежище.

— Люблю тебя, папа.

Его поза и выражение лица смягчаются.

— Я тоже тебя люблю, Ангел.

Я испускаю вздох, когда ее шум и шаги исчезают, но на всякий случай я остаюсь в укрытии еще немного.

— Ты агитируешь за второй раунд минета?

Кингсли ухмыляется, глядя на меня со своим потусторонним высокомерием.

— Если бы. Не могу поверить, что ты кончил мне в горло, когда наша дочь находилась так близко.

Я делаю паузу, вспомнив, как я назвала ее нашей дочерью. Дерьмо. Мне нужно взять себя в руки, потому что я начинаю верить в наши вещи.

Наше время.

Нашу работу.

Наши отношения.

Черт. Не на это я подписывалась.

— Я не собирался позволить ей снова меня обломать. Иначе я обломаю ее мужа еще хуже, чем это было до сих пор.

— Ты ужасен.

Я начинаю вставать и теряю равновесие из-за онемевших ног.

Я падаю на грудь Кингсли, и он хватает меня за талию и усаживает на стойку, а затем безапелляционно оказывается у меня между ног, задирая юбку до пояса.

Он расстегивает пуговицы на моей рубашке, с силой стягивает ее с моих рук и бросает на пол. За ней следует лифчик, пока я не оказываюсь полуголой и настолько готовой к его терзаниям, что это немного пугает.

— Жаль. — он вытирает мой рот большим пальцем, собирая оставшуюся там сперму, затем проводит им между моих губ. — Ты хорошо смотрелась на коленях.

— Ты единственный мужчина, ради которого я бы встала на колени.

Его глаза темнеют, а хватка становится такой собственнической, какой я еще не видела. И по какой-то причине у меня пересыхает во рту.

— И ты не встанешь на колени ни перед кем другим в будущем, — объявляет он ни с того ни с сего.

— Что ты имеешь в виду…

Мои слова прерываются торопливыми шагами.

— Папа! Это машина Аспен. У нее такая же табличка… Святое дерьмо!

Мы с Кингсли тоже смотрим друг на друга с выражением «святое дерьмо».