Империя террора

Командующий зоной «Восток» в Джелалабаде генерал-полковник афганской армии Лудин развернул карту города на русском языке, составленную советскими военными картографами, и показал нам, что контролируемая правительственными войсками зона увеличилась с прошлого года вдвое.

Каким образом это удалось? Мощными огневыми ударами – патронов и снарядов (равно как и самой боевой техники) можно было не жалеть: каждый день в кабульском аэропорту садились полтора десятка советских транспортных самолетов с оружием и боеприпасами.

Кроме того, за годы, прошедшие после апрельской революции 1978 года, в городах сформировались целые социальные слои, тесно связанные с властью и полностью зависимые от нее. В Кабуле не упускали случая отметить, что бойцы оппозиции воюют за деньги. Но и правительственные войска тоже. Для бедного афганского парня служба в армии – единственная возможность прокормить семью.

Десятки тысяч членов партии понимали: исчезнет режим, кончится и их сытая жизнь. В городах многие – от партийных функционеров до купцов – боялись прихода оппозиции. Моджахеды озлобились до последней степени. Если они ворвутся в города, то устроят резню и всех ограбят. Вот почему, даже желая ухода режима Наджибуллы, горожане откликались на его призыв защитить города…

Долгое время Кабул ожесточенно обстреливали из курортного местечка Пагман, которое осенью напоминало дачное Подмосковье. Незадолго до моего приезда правительственные войска сожгли Пагман, сравняли его с землей. Больше здесь никто не живет, но и обстреливать Кабул стали меньше.

Мы проехали через Пагман на бронетранспортерах. В подмосковном золоте я увидел сталинградские пейзажи. Ни одного целого дома, руины, засыпанные желтым песком.

Генерал-лейтенант Мохаммед Каюм, заместитель командира 10-й дивизии национальной гвардии, продемонстрировал нам, что теперь на каждой из кажущихся неприступными гор выставлен пост. При нашем появлении командир поста приказал расчехлить пулемет. Потом ствол протерли тряпочкой. Но пулемет не понадобился. Мы приехали туда в пятницу, это спокойный день, когда на обеих сторонах фронта в основном пьют чай.

В неприступных горах сильный ветер, жгучее солнце, множество пустых бочек из-под бензина с советской маркировкой и стреляных гильз.

Правда, когда мы уезжали, укрытая в лощине установка залпового огня «Град» страшно ухнула и выплюнула куда-то в сторону гор серию реактивных снарядов. Если попали, значит, на той стороне вместо выходного дня похороны.

Тогда было ясно: пока Урал бесперебойно работает на кабульский режим, оппозиции Кабул не взять.

Губернатор. Он же комдив

В городе Мазари-Шариф мы приземлились на огромном вертолетодроме. Этой армады, вооруженной ракетами, достаточно было для того, чтобы сорвать любое наступление в открытой, пустынной местности. Афганские летчики виртуозно водили вертолеты, прижимаясь к земле и уходя от зенитного огня.

Кроме того, оппозиция не была единой. В нашем представлении моджахеды – это банды головорезов, которые бродят по горам. Были и такие. Но большей частью – это восставшие крестьяне, которые вели войну с правительством на своей земле. В этом заключалась их сила и слабость.

С одной стороны, они у себя дома. С другой – залп тяжелых ракет «СКАД» уничтожал их отряд вместе со всей деревней и всеми ее жителями. Поэтому непримиримые воевали, остальные предпочитали договариваться с правительством.

Кабул просил только сохранять лояльность, не перерезать дороги, не нападать на конвои. Взамен предоставлял полную свободу, не претендуя на власть над жизнью селения или уезда или целой провинции. Иногда за такую лояльность просто платили деньгами.

В этом, собственно говоря, и заключалась политика национального примирения. Она логична в условиях феодальной структуры Афганистана, где местный властитель – и бог, и царь, и воинский начальник.

Меня познакомили с молодым человеком в модном пиджаке, сыном главы исмаилитов в Баглане. Он был полным хозяином своего города, потому что одновременно занимал пост губернатора, командира местной дивизии и еще являлся религиозным авторитетом. Он зависел от правительства, которое запросто могло испортить ему такую славную жизнь. Но и правительство зависело от его благорасположения. У молодого губернатора было полное лицо с тонкими усиками и пышная шевелюра. Он не улыбался, ощущая собственную значительность. Старики в чалмах осторожно пожимали ему руку обеими руками, демонстрируя особую почтительность.

Дом крупного предпринимателя Расула Барата в Мазари-Шарифе напоминал резиденцию описанного Марио Пьюзо крестного отца итальянской мафии. Дом, хозяйственные постройки обнесли толстой стеной. Повсюду бродили охранники. Круглые сутки через ворота въезжали и выезжали легковые машины, в которых сидели люди с автоматами. Занимаясь исключительно торговлей, Барат одновременно содержал целый пехотный полк.