Империя. Тихоокеанская война (СИ)

Конечно, стратегия, избранная Берлином, была предельно безопасной. Нейтралитет почти гарантировал Рейх от прямого столкновения с Японией и Британией, а боевой опыт, получаемый «военными советниками» был бесценен. Впереди ещё не одна война. И лишь самолюбующийся дурак почивает на лаврах прошлых баталий. Ну, а Циндао и острова — это лишь приятный приз, позволяющий Германии всунуть ногу в щель двери, которая вновь откроет Рейху доступ в Юго-Восточную Азию. Да, кайзер заявил, насколько это было известно Николаю, что особого интереса у Берлина в расширении своего присутствия в этом регионе нет, но это ведь политика, как говорится, было бы сказано.

А пока германские эшелоны идут на Дальний Восток и в Маньчжурию. Один за одним.

* * *

ЯПОНСКАЯ ИМПЕРИЯ. СЕВЕР КОРЕЙСКОГО ПОЛУОСТРОВА. 1 ноября 1921 года.

Две машины синхронно ударили куда-то за холм, в сторону леса. Миномётные мины и заряды из автоматического гранатомёта били фактически по площадям, создавая больше суету и панику, чем нанося противнику реальный болезненный ущерб. Хлопки разрывов разрывались на полянке и вокруг неё. Засевший в кустах на вершине холма подпоручик Егоров наблюдал в бинокль за суетой в лесу. Видно, понятно, особо ничего не было, листья ещё толком не опали, а хвойные вообще не собирались «линять», но по ряду признаков можно было делать выводы. Делать и сообщать их по полевому телефону на позиции.

Что ж, в конце концов их задачу можно было описать словами: «Сунуть палку в муравейник». Или в осиный улей, если угодно. Все бегают, все заняты. Гул моторов им не слышен.

* * *

ИМПЕРСКОЕ ЕДИНСТВО РОССИИ И РОМЕИ. РОССИЙСКАЯ ИМПЕРИЯ. ТАМБОВ. ОСОБНЯК ГЕНЕРАЛ-ГУБЕРНАТОРА. 1 ноября 1921 года.

Иван Христофорович Макей-Рождественский изволил пить чай. Любил он это дело. С самоваром, баранками и прочим вареньем. Много раз он подчеркивал, что настоящий русский патриот обязательно должен пить чай из самовара и все гости генерал-губернатора знали об этой особенности губернского начальства. Более того, нельзя было и подумать о том, чтобы не то что не явиться на чаепитие, но даже где-то в кулуарах проявить недостаточную верноподданность и чувство патриотизма, свою безусловную готовность ночей не спать ради общественного блага, а уж фраза «Честь в Служении на благо Отчизны» просто не сходила с уст Ивана Христофоровича.

Большего патриота было трудно сыскать. Ездил он исключительно на российских автомобилях, носил исключительно одежду и обувь отечественного производства, в Тамбове было не сыскать вывесок магазинов, исполненных не на русском языке.

На чаепития ежедневно прибывали лучшие люди Тамбова и губернии, ни один приезжий купец или промышленник не мог рассчитывать на успех, без личного расположения и благоволения генерал-губернатора. В общем, как принято сейчас говорить, Иван Христофорович был крепким управленцем-хозяйственником, имевшим положительный образ в обществе и соответствующие связи на самом верху в Москве.

Отхлебнув чай из блюдца, Иван Христофорович вещал благодарным слушателям:

— Вот, господа, многие спорят, что более мило сердцу настоящего патриота — московские баранки или одесские бублики. Меж тем…

В этот момент во входную дверь на первом этаже требовательно заколотили. Возможно, даже прикладами.

Макей-Рождественский запнулся досадливо и лишь буркнул дворецкому:

— Серафим, узнай кто посмел меня тревожить.

Дворецкий поклонился услужливо и исчез за дверью. Однако не прошло и минуты, когда его буквально втащили в залу жандармы в синих мундирах. Гости губернатора повскакивали с мест, суетливо пытаясь понять, что и кто куда, что делать, куда бежать и нужно ли демонстрировать лояльность губернатору или лучше от греха подальше держаться от оного сильно подальше. Впрочем, особо выбирать у них не было ни времени, ни возможности.

Увидев вошедшего Иван Христофорович смертельно побледнел.

— Э-э-э… Господин Царёв? Я даже… как-то неожиданно… ибо я… вы же знаете мою верноподданническую… да… Чем обязан?

Это и всё, что смог проблеять всемогущий губернатор.

Царёв со скукой уселся на стул во главе стола, ровно напротив сидящего в торце стола Макея-Рождественского.

— Господа, оставьте нас.

Сказано было спокойно и даже без нотки властности, но почему-то присутствующие кинулись на выход расталкивая друг друга. Случилась даже короткая потасовка, которую, впрочем, тут же утихомирили «синие шинели».

Дверь за спиной Великого Инквизитора тихо закрылась. Повисло молчание. Инквизитор был скучающе скептичен, губернатор истекал потом и в ужасе вращал глазами, явно пытаясь сообразить, что следует говорить в данном конкретном случае.

— Я… дело всё в том, что… но… всей душой верен…

Царёв устало махнул рукой.

— Хватит, Иван Христофорович, не утруждайте себя пустыми словами. На вас жалоба поступила.

— Жалоба??? Но я же…

Кивок.