Империя травы. Том 2

Многочисленные картины, невероятно красивые и все же нечеловеческие, наполнили его такой сильной тоской по дому, какой он не испытывал уже несколько месяцев. Весьма возможно, что другие смертные ничего этого не видели, и ему бы следовало удивляться и испытывать восхищение, но он чувствовал себя маленьким и ничтожным. Тяжесть древнего заброшенного великолепия превратила его собственную жизнь – быть может, всю историю смертных – в нечто проходящее, блеск на крыльях стрекозы в сиянии летнего солнца, короткую вспышку, рожденную лишь для того, чтобы умереть.

Наконец они добрались до огромного подземного зала, почти такого же большого, как Дом Голосов, хотя его крыша находилась сравнительно невысоко, всего лишь в три роста Моргана. Стены тоже украшала резьба, но лишайник и мох тут убирали, а в нишах вдоль стен стояли дюжины светильников, давая достаточно света, чтобы Морган смог разглядеть древние, высеченные в камне фигуры, а не гадать, что хотели изобразить резчики. Однако его внимание привлекли собравшиеся здесь ситхи – молчаливые, точно олени, их было более сотни. Многие посмотрели на Виньеду, когда она ввела их в зал, и Моргану вдруг показалось, что они испугаются неожиданного шума и убегут.

Такое количество бессмертных, естественно, напомнило Моргану лагерь Адиту и Джирики в Х’ран Го-джао, но те ситхи занимались повседневными делами: работали, танцевали и смеялись, а Чистые показались ему какими-то сонными. Некоторые стояли или сидели небольшими группами в разных частях зала, но он не заметил, чтобы они разговаривали между собой. Другие небольшие группы что-то негромко пели, но если музыка в другом лагере ситхи вызывала радость в его сердце, то сейчас мелодии больше походили на стенания скорбящих.

– Что они тут делают? – шепотом спросил Морган у Танахайи.

– Здесь, в Да’ай Чикизе, живет гораздо больше ситхи, чем я предполагала, – сказала она. – В плохие времена даже мой народ можно убедить отказаться от истории, хотя они утверждают, что полностью ее принимают.

По большей части, ситхи выглядели мрачными, холодными и негостеприимными, поэтому Морган почувствовал облегчение, когда Виньеда вновь заговорила на вестерлинге.

– Мы отойдем от остальных, чтобы я могла прочитать пергамент Имано. – Она жестом предложила Моргану и Танахайе следовать за ней.

– Они не слишком рады нас видеть, – заметил Морган, но даже ему самому шутка показалась неудачной.

– Почти все здесь обрадовались бы, если бы мы оба были мертвы, – ответила Танахайа. – Но самым опасным врагом часто оказывается не тот, кто не скрывает свою ненависть.

Морган попытался найти утешение в отцовском мече, висевшем у него на боку, но это не слишком помогло. Он уже видел, как быстро двигаются ситхи, когда захотят, и сомневался, что даже легендарный сэр Камарис сумел бы победить столько врагов сразу; Морган знал, что он всего лишь смертный принц, который слишком много времени проводил за выпивкой с Астрианом и Ольверисом в таверне «Безумная девица» вместо того, чтобы тренироваться.

Они вошли в помещение поменьше, и находившиеся там ситхи – около дюжины – подняли головы, но, увидев Виньеду, вернулись к чтению. Судя по всему, они оказались в самом центре архива с множеством альковов в стенах, в некоторых лежали свитки, другие оставались пустыми, и там скопилась пыль.

«Пыль идей, – подумал Морган, и у него появилось неприятное ощущение, от которого начала зудеть кожа. – Пыль идей далекого-далекого прошлого, которого уже никто не помнит, даже сами ситхи».

Куда подевались те, кто их написал – кто рассказал в них о своих мыслях?

«Не имеет значения, – сказал он себе, почувствовав гнев. – Они мертвы. А я жив. И хочу продолжать жить».

Виньеда подошла к плоскому столу, срезанной колонне из блестящего серого камня, – ничего похожего Морган в городе не видел, – положила пергамент, который отдала ей Танахайа, и придавила его двумя гладкими круглыми камнями, вероятно, найденными в русле реки.

– Я не могу говорить на языке смертных и читать тайный язык старой Наккиги, – сказала Виньеда, – поэтому некоторое время буду молчать. Однако я попрошу, чтобы вам принесли поесть и утолить жажду. Может ли что-то из нашей пищи оказаться ядовитым для смертных?

Морган не понял, шутит она или говорит серьезно.

– Я не уверен, что мне стоит отвечать на ваш вопрос, – ответил он.

Виньеда неожиданно улыбнулась, хотя это выглядело как легкое движение губ и уголков рта в сторону острых скул.

– Я лишь имела в виду, что нам следует избегать подобных вещей. Я полагаю, вода, хлеб и мед тебе не повредят.

– А вина у вас нет?

Улыбка исчезла.

– Только не такое, какое я могла бы тебе предложить, смертное дитя. – Она сделала жест в сторону одного из молчаливых ситхи, который повернулся и выскользнул из комнаты, точно парусный корабль под усиливающимся ветром.

Моргана удивляло, что всего за несколько часов он перешел от страха за собственную жизнь к полнейшей скуке, но именно так и случилось.