Империя туч

Разговоры идут, понятное дело, о поединке братьев. "Его догнали над Янцзы. Имеются следы приземления Акулы под Калаган". "Князь Су выслал конных разведчиков". "Похоже, они направляются в сторону Гоби". Обсуждаются вопросы доступности нефти, прочности панциря Акул и калибра пушечек Соколов.

Через глаза воздушного корабля, резко поднимающегося после выпуска водного балласта, Кийоко видит черные пятна после пожаров, видит три расходящиеся дуги, скорее – поверхностных, разрушений, выжженных Торнадо в своем перемещении. Все более четкая печать tetsu tamasi на прямоугольной карте Пекина.

"Император и вправду мертв?".

Доходят самые противоречивые слухи. Одно Торнадо Духа прошло через Летний Дворец под Холмом Долговечности, остальные вывернули на восточный берег Чаобай. Не известно, ответственны л они, хоть каким-то образом, за смерть императора. Который и так был всего лишь церемониальной фигурой Вдовствующей Императрицы, никто его не видел уже несколько лет. Якобы, тронувшись умом, он был уверен, будто бы является механическими часами.

В Концессии Нихон в Тьенсин приземляются перед наступлением сумерек. Падает мелкий дождь, ветер ерошит волны залива Бохай. На мачтах судов колышутся, словно болотные огоньки, лампионы. В окнах низких вилл Концессии тоже мечется эта кислая желчь керосина.

На другом берегу Пей Хо, в той части Российской Концессии, что прилегает к вокзалу, раздается несколько выстрелов – неизвестно, предназначенных ли для аэростата. "Нескоро вернемся мы к мирным переговорам".

Кийоко вспоминает форму ладоней, сложенных под короткой седой бородой сэра Роберта Харта в знак человека, 人. Если бы он выдал источник своих сведений. Если бы он плохо считал Кийоко. Она глядит на свои черные пальцы. Как могу я испытывать ответственность за нечто такое, что только пережила?

Промокшая, с легкой дрожью по всему телу, с одной только сумкой багажа у ног, в прихожей Храма Океанской Лучистости, который после восстания боксеров был превращен в гарнизон Императорской армии. Под сердцем – терпкий холодок ненужности, опустошения. Никто о ней не помнит. К Кийоко возвращаются вкус, шепот, боль ночи фейерверков в парке Хибия.

Она чихает, вытирает нос, снова чихает. Не замечает, когда он к ней подходит, подходит и поднимает тяжелую сумку. Господин Рейко из Какубуцу Киури. Его костюм-тройка тоже промок от дождя. К краю котелка приклеился бурый лист. Грязь на туфлях. Трава на брючинах.

Оба вежливо улыбаются друг другу.

Господин Рейко – чистое зеркало. Кийоко – чистое зеркало.

В крике и топоте формирующихся в строй отрядов. В воплях холодного ветра с моря. В тишине.

Она поднимает руку и снимает с его котелка печальный листок.

"Кийоко, Кийоко".

"Не знаю".

Небо сражается с землей. Земля воюет с Небом. Пока не исчезли за воланами раскаленного воздуха над пустыней Гоби; и "Иннин", и "Ханиками" выслеживали и обстреливали со слепым фанатизмом – и с такой же прицельностью. Маньчжуры на лошадях, монголы на верблюдах, ханьцы с речных лодок. Ритуальная пальба по недостижимым целям.

Пьяно объезжаемый чужеземными похитителями "Иннин" время от времени отвечал мощными залпами. "Ханиками" всего лишь поднимался на более высокий уровень.

Но по дороге они спалили мост и буддийский монастырь.

"Мост – тут понятно. Чтобы отрезать погоню. Но – монастырь?". "Быть может, брат господина Эзава вдобавок еще является христианским фанатиком". "Кийоко?".

"Думаю, для брата господина Эзава никакое оцутствие причин не встало бы на пути, чтобы палить монастыри или что-либо иное".

Японская Концессия в Тенсин знаменита многочисленными и богатыми публичными домами, курильнями опиума, казино и храмами торговли живым товаром. Министр Комура встречается с послом Конджером в чайной на улице Асахи, в самом представительном из всех заведений, которые можно посчитать политически нейтральными. У посла имеется личная доверенность Теодора Рузвельта, чтобы склонить Японию и Россию к миру; общественное мнение в Штатах все такое же про-японское, а Франция, которая первой предложила послужить посредником, не пользуется доверием Токио. При этом, для Штатов крайне важно подтверждение политики Открытых Дверей в Маньчжурии по причине роста американских торговых влияний там. Тем не менее, после Пекинского Инцидента (на улицах городов Дальнего Востока известном как Небесная Резня), даже Эдвин Конджер старается публично не показываться с представителями Японской Империи.