Империя ученых (Гибель древней империи. 2-е испр. изд.)

Следует особо подчеркнуть перерождение центральной власти. Суть его точно выразили современники кризиса империи, обвинявшие двор в забвении идеи «всеобщности». Двор последних ханьских императоров действительно уже мало чем отличался от частного торгового дома. В политике государей нашла концентрированное выражение роль власти как средства обогащения за счет общества. Частые в императорском Китае жалобы на лихоимство власть имущих, особенно усиливавшиеся накануне краха империй, не просто риторика: именно в империи воплощались наиболее полно разрушительные тенденции социально-экономического развития.

Между тем отмеченная метаморфоза государства ставила новые проблемы перед провинциальной элитой. В политическом отношении она означала переход власти в руки торговой аристократии и ее ставленников – людей, как правило, низкого происхождения и к тому же несших (не без основания) на себе клеймо паразитов и врагов общества. Быстрый взлет этих временщиков подрывал шаткий баланс между местной элитой и центральной бюрократией вместе с сопутствовавшими ему критериями статуса и престижа.

Обострению противоречий внутри господствующего класса немало способствовала коммерческая деятельность временщиков, которая в условиях императорского Китая сводилась к ограблению провинции правящей верхушкой. В результате усиливалась оппозиция центральной власти со стороны провинциальной элиты, все решительнее предпочитавшей административной карьере защиту своих прерогатив на местах.

Столкновение центробежных и центростремительных тенденций в политической жизни империи сужало базу императорской власти, вело к упадку торговли, краху финансовой системы и в конце концов к самоизоляции местных обществ. Империя распадалась на ячейки, которые она не могла интегрировать в единый хозяйственный организм. Но реакция на перерождение государства носила сугубо консервативный характер и представала как возрождение общинного начала на базе отношений перераспределения благ и взаимных личных обязательств в рамках квазиобщинной организации «сильных домов». Тем самым локальная элита освобождалась от присущей ей «антисоциальности» и закладывала условия для восстановления имперского порядка. Только в этой фазе исторического процесса в Китае местное общество совпадало с понятием «общины сильных домов», предложенным М. Танигавой. Но и в такие моменты подвластные местным магнатам союзы отнюдь не были, как считает М. Танигава, объединениями равноправных членов.

Таким образом, для провинциальной элиты всегда существовали два пути: добиваться политической власти и с ее помощью укреплять свои позиции в обществе или, отвергая бюрократическую карьеру, быть вождем округи, опиравшимся на местные ресурсы.

Разумеется, выбор зависел от многих обстоятельств и в действительности никогда не был безоговорочным. В наибольшей степени на него влияла общая политическая ситуация в империи. В начале правления династии преобладал выбор в пользу первого пути, в конце династийного цикла – в пользу второго. На практике же обе тенденции всегда шли рядом, порождая и обусловливая друг друга. Их взаимодействие определило формы политической борьбы, особенности общественной позиции и сознания господствующих слоев империи. Все отложившиеся в историографической традиции императорского Китая нормы политической жизни, критерии оценки человеческого поведения, типические образы так или иначе суть проявления различных сил, вовлеченных в это взаимодействие. Наглядно выразилось оно в таком традиционном для политической культуры Китая противопоставлении, как «чистые», «бескорыстные» и «грязные», «алчные» служащие.

Распри среди служилых верхов позднеханьской империи, протекавшие под лозунгом противодействия «чистых» мужей «грязным» элементам в администрации и знаменовавшие борьбу за власть между регулярной бюрократией и могущественными временщиками, не могут быть сведены к противоборству двух четко очерченных лагерей и тем более двух качественно различных исторических сил. Речь идет о борьбе двух универсальных, не связанных с каким-либо определенным социальным слоем общественных тенденций, двух идеально выделенных, но слитых в реальности политических линий.

Эта борьба протекала внутри бюрократии, провинциальной элиты, отдельных служилых семей, отразилась в сознании каждого представителя привилегированных слоев общества. Победа евнухов не устранила бы корни раскола, что в равной мере относилось бы и к победе их противников, если бы им сопутствовала удача; с исторической точки зрения в этой борьбе не могло быть победителя.

По сути, такова была участь всех так называемых реформаторских движений в истории Китая. Тем не менее обе тенденции не были равноценны в глазах имперской элиты. Ее идеология и культура являют одностороннюю апологию идеала «чистоты», тогда как «грязное» начало скорее скрытно определяло общественную позицию служилых верхов империи. В этом смысле обе противоборствующие тенденции равно влияли на ход исторического развития Китая независимо от их соотношения в каждый конкретный момент.