Империя вампиров

– Она желает услышать твою историю, шевалье.

– Смотрю, у вашего брата беда с чувством юмора, – ответил Габриэль. – Обращаясь и восставая из могилы, вы забываете прихватить его из земли. Вместе с душонкой.

– С чего ты взял, что я шучу, де Леон?

– Животные частенько забавляются с добычей.

– Если бы моей императрице хотелось позабавиться, твои вопли было бы слышно даже в Алете.

– Угрозы. – Габриэль присмотрелся к своим обломанным ногтям. – Как банально.

Чудовище склонило голову набок.

– Туше.

– С какой стати мне тратить последние часы на этом свете, рассказывая историю, на которую всем начхать? Я для тебя никто. Ничто.

– Брось. – Тварь выгнула бровь. – Черный Лев? Человек, переживший алый снегопад Августина? Тот, кто спалил дотла тысячу наших и ударил Безумным Клинком по шее Вечного Короля? – Жан-Франсуа цокнул языком, словно школьная мадам, журящая непослушного ученика. – Раньше ты был величайшим из угодников, а сейчас и вовсе единственный. Как же плохо лежит на этих широких плечах мантия скромности.

Холоднокровка ступал по грани между ложью и лестью, выверяя каждый шаг, точно волк, идущий на яркий и острый запах крови. Что же ему нужно на самом деле, почему Габриэль до сих пор жив? Похоже…

– Все дело в Граале.

Лицо чудовища превратилось в неподвижную мраморную маску. Однако Габриэлю почудилось, что взгляд темных глаз слегка дрогнул.

– Грааль уничтожен, – ответило чудовище. – Какое нам теперь дело до чаши?

Габриэль склонил голову набок и процитировал:

– Из чаши священной изливается свет,
И верные руки избавят от бед.
Перед святыми давший обет,
Один человек вернет небу цвет.

В холодных каменных стенах раздался бездушный смех.

– Я хроникер, де Леон. Мне интересна история, а не мифология. Тривиальные суеверия прибереги для скота.

– Лжешь, холоднокровка. Яд нежити со словами втечет тебе в уши. Если надеешься, что я предам…

Голос у Габриэля дрогнул, и он не договорил. Чудовище как будто не двигалось, но в его протянутой руке возник фиал с красновато-коричневым, словно растертый шоколад и лепестки роз, порошком.

Подступило знакомое искушение.

– Подарок, – сказало чудовище, вынимая колпачок.

Послышался запах: насыщенный, приторный, медный. Кожу покалывало. Габриэль невольно приоткрыл рот и охнул. Он понял, что нужно чудовищам. Ясно же, одним разом он не ограничится, захочется больше. Он словно со стороны услышал собственный голос. И если прошедшие годы, пролитая кровь еще не разбили ему сердце, то вот что точно могло его разбить.

– Я потерял трубку… В Шарбурге я…

Из кармана холоднокровка извлек костяную трубку тонкой работы и положил ее на столик, а рядом поставил фиал. Пристально глядя на Габриэля, он жестом пригласил его сесть напротив.

– Присядь.

Наконец Габриэль, совершенно разбитый, подчинился.

– Угощайся, шевалье.

Габриэль опомниться не успел, как схватился за трубку и насыпал в чашечку липкого порошка. Он так дрожал, что едва не выронил вожделенное угощение. Все это время холоднокровка не сводил взгляда с его рук – покрытых шрамами, мозолями и прекрасными татуировками. На правой была выведена гирлянда из черепов, на левой – коса из роз. Под костяшками поперек пальцев тянулось слово «терпение». На фоне бледной кожи оттененные металлическим блеском чернила казались черными.

Убрав со лба длинный локон черных волос, угодник-среброносец похлопал себя по карманам пальто и кожаных брюк. Огниво, разумеется, отняли.

– Мне нужно пламя. Лампа.

– Нужно.

С мучительной неспешностью холоднокровка сложил изящные пальцы шпилем у подбородка. В целом мире в этот момент не осталось никого и ничего. Только убийца, чудовище да тяжелая, будто свинцовая, трубка в дрожащих руках Габриэля.

– Поговорим о нужде, угодник. Причины неважны. Как и средства. Моя императрица требует, чтобы ты рассказал свою историю. Поэтому мы либо сидим здесь, как аристократы, и ты потакаешь своей мелочной, омерзительной привязанности, либо перемещаемся в недра шато, куда боятся ступать даже дьяволы. Так или иначе моя императрица Марго твою историю услышит. Вопрос в другом: ты поведаешь ее, перемежая слова затяжками или воплями.

Он сдался. Он пал, едва взявшись за трубку.

Он истосковался по аду и страшился возвращения туда.

– Дай, сука, огня, холоднокровка.

Жан-Франсуа снова щелкнул пальцами, и дверь камеры со скрипом открылась. Снаружи ждала все та же рабыня. В руке она держала накрытый длинным узким плафоном светильник, в свете которого казалась просто силуэтом: черное платье, черный корсаж, черный воротник… Это могла быть и дочь Габриэля, и мать, и жена – все равно. Главное – пламя.

Габриэль напрягся с силой двух натянутых луков, смутно уловив тревогу вампира. В присутствии пламени тот тихо, шелковисто шипел сквозь острые зубы. Однако Габриэлю сейчас на все было плевать, кроме огня и темной магии, силу которой он высвободит: кровь превратится в порошок, порошок превратится в дым, а тот дарует блаженство.

– Давай ее сюда, – велел он женщине. – Да поживее.