Империя Вечности

— Все на свете, — возразил мужчина с лысиной, — начинается и заканчивается в Египте. Взгляните. — Он показал тростью. — Это прославленный главный колонный зал в Карнаке. Колонны, надо признаться, уменьшены, но даже сейчас вызывают благоговение. Известно ли вам, что, когда Виван Денон и солдаты наполеоновской экспедиции впервые увидели это чудо, они побросали оружие и разразились аплодисментами?

— Нет, неизвестно, — сказал Ринд, хотя уже слышал эту историю и всегда считал ее мифом.

— Было время, когда я видел эти колонны с каждым восходом солнца и всякий раз еле удерживался, чтобы не захлопать в ладоши. Но, знаете, даже такое величие не спасло их от надругательства. Буквально каждый народ, побывавший там: финикийцы, римляне, византийцы, арабы, мамелюки, турки, французы, англичане, — каждый поддался порыву мародерствовать, разрушать, вырезать свое имя…

Ринд кивнул:

— Как раз от этих тщеславных проявлений я и хочу защитить наше национальное достояние.

— Да-да, но неужели вы не понимаете? Если самые уникальные памятники Египта не избежали участи парковых скамеек, разве не стоит задуматься о том, какая судьба ожидает пиктскую хижину? Кельтскую руину? Позвольте заметить: на мой взгляд, куда разумнее будет составить подробную карту с обозначением самых важных с точки зрения археологии мест и распространить ее среди наших попечителей и представителей власти с требованием принять надлежащие меры.

Сознавая свое поражение, Ринд кивнул.

— И вообще, в безвестности всегда есть что-то ужасно драгоценное, даже благородное, вы не находите? И если живут на свете люди, преуспевающие вдали от суетной славы, от постороннего любопытства и прочих неприятных последствий, — как вам кажется, нельзя ли то же самое сказать о реликвиях? Или определенных местах? Может быть, и они спят лучше, пока их не беспокоят? — Человек с лысиной улыбнулся. — Нет, в самом деле, подумайте о моих словах, и я уверен, вы согласитесь.

Тут наверху оглушительно застучало, и мужчины запрокинули головы: на стеклянную крышу над колоннами обрушился целый пушечный залп из града. Обезоруженный странной красотой зрелища и еще более странным предчувствием (ибо откуда ему было знать, что спустя восемнадцать месяцев он окажется в настоящем Карнаке?), Ринд ощутил, как желание продолжать спор бесследно растаяло; собственные убеждения по-прежнему казались ему вполне здравыми, а вот мотивы — почему-то весьма туманными, да и поведение — неразумным, неучтивым. Вместе с тем молодой человек не испытывал ничего, кроме уважения, к огненно-рыжему с блестящей лысиной собеседнику, который великодушно не пожалел для него времени, и более того — обращался с ним не как неприветливое официальное лицо, а как нежный и любящий дядюшка.

— Уильям Гамильтон, — заявил человек с лысиной, когда они выходили из Египетского зала, — вот с кем вам нужно поговорить.

— Сэр Уильям Гамильтон, известный математик?

— У. Р. Гамильтон, бывший заместитель государственного секретаря, а ныне — попечитель Британского музея. Уж он-то наверняка отыщет место, где можно выставить ваши национальные реликвии.

— Я столько времени мечтаю пообщаться с кем-нибудь из руководства музея, но все мои письма ложатся под сукно.

— Тогда скажите, что вы от меня. Вы не представляете, какие двери открывает мое имя.

Ринд посмотрел на своего собеседника.

— Простите, какое именно? Боюсь, что я был невнимателен…

— Разве я не сказал? — Мужчина поморщился. — В самом деле?

И он протянул руку для знакомства, однако в ту же секунду новый громовой раскат заставил чудовищным образом задребезжать миллионы квадратных футов стекла на дворцовой крыше. Человеку с лысиной пришлось представиться снова, при этом он усмехнулся такому стечению обстоятельств. Ни одна гроза не могла потрясти Ринда сильнее, чем прозвучавшее имя.

Горожане, жившие поблизости от Британского музея, частенько сетовали на его попечителей, привлекающих своей дряхлостью тучи моли, словно поношенная одежда без нафталина. При всем уважении к почтенным летам, должность в этом достойном ведомстве, казалось, уже сама по себе гарантировала своему обладателю неприкосновенную сохранность в течение бесконечного срока, словно мускусному быку, сибирскому лосю, ленивцу из Амазонки и множеству прочих видов, населяющих стеклянные шкафы галерей, посвященных млекопитающим.

— Алекс Ринд, — объявил молодой шотландец морщинистому карлику-привратнику у входа в особняк Монтегю. — У меня приглашение, — прибавил он, не получив немедленного ответа, и выудил из кармана письмо.

— Райан, что ли? — Согбенный старик лет, наверное, ста заворочал колючими, как ежи, бровями. — Археолог?

— Вроде того. — Ринд еще не свыкся с новым титулом. — У меня назначена встреча с мистером Гамильтоном.

— С мистером Гамильтоном. Точно. — Привратник еще сильнее нахмурился. — Он будет очень рад. — И посмотрел, с усилием подняв глаза, в лицо посетителю.

Ринд, успевший убрать письмо, терпеливо ждал, глядя прямо перед собой.

— Какой молодой, а уже ученый, — сказал старик. — Хотя… — Он пожал плечами. — Сюда проходите.