Империя Вечности

— По словам отца, в кошках нет ни унции благодарности, ни тем более самоотречения. Так что сами понимаете, насколько противны ему подобные существа.

— Это уж точно.

На краткий миг Уильям-младший посмотрел на него отцовскими глазами, глазами гробовщика — вероятно, искал какой-то подвох.

— Ну да, естественно, — прибавил Ринд, почему-то нимало не удивившись.

Всего полчаса назад они покинули музейный полумрак и, вроде бы случайно, увлеклись разговором. Когда геолог исподволь принялся направлять собеседника в сторону Мейфэр, тот заподозрил некий умысел. И вот теперь, поднимаясь по устланной коврами лестнице в сопровождении одной из кошек, шотландец уже не сомневался: все было тщательно подстроено (без сомнения, с полного ведома У. Р. Гамильтона), чтобы дать ему представление о чем-то настолько болезненном и неприятном для старика, что тот не решился поговорить об этом лично.

— Пришли, — произнес Уильям-младший, остановившись у внушительной дубовой двери и доставая еще один серебряный ключ. — Здесь кабинет отца.

Кошка, которой не раз и не два попадало за любопытство, инстинктивно съежилась и бросилась наутек.

Кабинет У. Р. Гамильтона по крайней мере втрое превосходил размерами рабочую комнату сэра Гарднера. Потолок подпирали шкафы, набитые книгами и египетскими реликвиями; они, а также мрамор и красное дерево, в больших количествах присутствовавшие в отделке, придавали кабинету сходство с залом музея, разве что освещение здесь было куда ярче.

— Вот где отец проводит большую часть времени, — вполголоса сообщил сын хозяина. — Царский чертог…

Два массивных письменных стола целиком были заняты атласами и картами. В углу стоял гигантский глобус; Египет на нем немного прогибался внутрь — очевидно, от бесчисленных прикосновений, а то и взглядов. И всюду, разложенные будто бы для ежедневного просмотра, лежали бумаги с начертанными символами — подобные Ринд уже видел в музее.

— Знаете, — произнес Уильям-младший, остановившись у полки с пухлыми, не тоньше двух дюймов, папками, — со времен бонапартовской кампании в Египет посылалось несметное количество экспедиций, более, нежели за пятнадцать веков до этого. Некоторые экспедиции были официальными, некоторые — наполовину официальными, но львиная доля проводилась в условиях высшей секретности. Отец всеми силами старался проследить за каждой из них, обращаясь к любым доступным источникам.

Говоря это, Уильям-младший поочередно прикасался к папкам, украшенным цветными полосками и микроскопическими надписями.

— Монаршая экспедиция барона Генриха фон Мутоли.

…Знаменитая экспедиция Жана Франсуа Шампольона и Ипполита Росселини, снаряженная совместно на деньги короля Карла X и великого герцога Леопольда II.

…Баварская экспедиция герцога Максимилиана Джозефа, отправленная по воле его отца — короля Людвига I.

…Прославленная прусская экспедиция Ричарда Лепсиуса для короля Фридриха Уильяма…

После каждого прозвучавшего имени сын хозяина косился на гостя, словно желая подловить его на невольной реакции, однако сейчас посмотрел в упор.

— Вы когда-нибудь слышали об этих людях? Хотя бы о ком-то?

— Я слышал о Лепсиусе, — подтвердил Ринд.

— Это имя упоминал сэр Гарднер?

— Не помню точно.

— Возможно, вы изучали его труды?

— Пока еще нет. А что?

Геолог скроил недовольную мину.

— Экспедиция Лепсиуса считается самой экстравагантной со времен Бонапарта. Этот человек исследовал Египет вдоль и поперек, делал все, что ему заблагорассудится, — установил рождественскую ель посреди царского чертога, даже запускал фейерверки с вершин пирамид… Но моего отца заинтересовало иное — подозрительная перемена в его манерах и поведении по возвращении в Берлин. Если прежде сей типичный пруссак отличался необузданными страстями, высокомерием и безрассудством, то после Египта всем показалось, будто бы он увидел или пережил нечто такое… некое преображение.

— Вы говорите о чертоге?

— Отец считает именно так. Достаточно сказать, что король собственноручно вручил путешественнику полсотни тысяч талеров. Отсюда всего один шаг до простой догадки: Лепсиус передал монарху тайны чертога, так же как до него поступил Денон, или нанял для этого «красного человека». Вы совершенно уверены, что сэр Гарднер его ни разу не упоминал?

— Ни разу.

— А может быть, он говорил о том, как меняется человек, побывавший в Египте?

Ринд ненадолго задумался.

— Пожалуй, говорил.

— Что именно?

— В основном намеками. Якобы эта страна не оставляет нас прежними.

— Вы не запомнили конкретных имен?

— Бонапарт.

— И все?

— Насколько я помню, да. А что?

Однако Уильям-младший покуда ушел от ответа.

— А как насчет Орландо Феликса? — Он указал на папки, снабженные разными ярлыками: «Феликс», «Эффенди», «Датанази», «Лейн», «Бертон», «Хэй». — Это имя вы слышали?

— Кажется, нет.