Империя законности. Юридические перемены и культурное разнообразие в позднеимперской России

В других районах империи со значительным мусульманским населением, включая Поволжье, Крым и Южный Кавказ, власти придерживались иного подхода. Отвергая адат как нечто устаревшее, они пропагандировали общеимперские законы среди местного населения, перенимая при этом некоторые элементы шариата и адаптируя их к нуждам империи264. Чтобы расположить к себе волжских татар, уже в 1649 году, в первом своде законов («Соборное уложение»), Россия признала законы шариата и официально разрешила их применение в некоторых гражданских делах265. В то время как Московское государство преимущественно отказывало нерусскому населению в доступе к судебной власти, которая на тот момент была неотделима от исполнительной, к XVIII веку у татар появились свои собственные, привязанные к определенной территории и утвержденные государством судьи, каждый из которых имел небольшое количество солдат и отвечал за решение целого ряда юридических вопросов266. В 1730-х годах в некоторых районах Волго-Уральского региона государство начало привлекать к решению правовых проблем исламских ученых, известных как ахунды, в обязанности которых входило толкование и применение шариата267. Однако более систематическая интеграция исламского права в государственную правовую систему произошла только в последней четверти XVIII века. В «духовного рода делах», таких как вопросы богослужения и назначения имамов, а также в некоторых областях гражданского права мусульмане теперь могли официально обращаться к исламским судьям, назначаемым недавно созданными государственными религиозными органами: «Оренбургское магометанское духовное собрание» в Уфе было учреждено в 1788 году и отвечало за мусульман Поволжья, а «Таврическое магометанское духовное правление», созданное в 1794 году и находившееся в Крыму, ведало делами мусульман Тавриды и западных губерний268.

В начале и середине XIX века, когда введение метрических книг привело к более систематическому учету мусульман и других меньшинств, юрисдикция различных правовых институтов и взаимоотношения между ними были определены более четко. Тем не менее выбор в рамках правового поля оставался ограниченным. В области уголовного права татары могли формально заявить о преступлении и тем самым добиться его расследования государственными правоохранительными органами или же сделать это неформально. В отличие от Кавказа, в Туркестане или Степном крае исламские судьи и другие местные судебные инстанции не имели юрисдикции по таким делам. В степных областях ситуация изменилась, когда Степное положение 1891 года вывело многие преступления из-под юрисдикции местных судов. В гражданском праве возможности выбора в правовом поле были лишь немногим шире. Большинство земельных и имущественных споров между татарами решалось специальными государственными комиссиями или государственными судами, как и все дела, в которых хотя бы одну из сторон представлял не татарин. При обоюдном согласии в делах о браке, наследственном праве, включая имущественные претензии после развода, и непослушании детей можно было обращаться к утвержденным государством исламским богословам и священнослужителям: хатибам, имамам или муллам. Если одна из сторон была недовольна решением, она могла обратиться в вышестоящую религиозную организацию, в суды ахундов и кади, или духовные собрания, или же добиться пересмотра дела в обычном суде269.

Существование этих правил не означало, что люди обязательно им следовали. Мусульмане часто обращались в тот судебный орган, который с наибольшей вероятностью мог принять решение в их пользу270. В частности, для решения семейных споров многие обращались в государственные суды и органы администрации как в суды первой инстанции, несмотря на то что, строго говоря, они имели право обращаться в них только с кассационными жалобами271. Другими словами, формальная судебная иерархия не определяла реальную юридическую практику. По крайней мере, именно такая картина складывается из исследований дореформенного периода272. Однако начиная с 1860-х годов судебные иерархии уже нельзя было игнорировать. В то время как отношения между исламскими судебными институтами, которые так и не были до конца определены, оставались размытыми (ахунды постепенно потеряли свою значимость ко второй половине XIX века), государственные учреждения теперь уделяли больше внимания процессуальным вопросам. В рамках рутинных организационных заседаний окружные суды и мировые судьи перед рассмотрением дела сначала обсуждали важнейший вопрос о подсудности или судебной юрисдикции. На большинстве таких заседаний значительное количество дел отбиралось и передавалось в другие суды, как религиозные, так и светские. В то же время с созданием независимой судебной власти губернаторы и полиция утратили большую часть своих судебных функций. Иными словами, больше не было смысла обращаться в администрацию и правоохранительные органы с обычными гражданскими и уголовными делами.