Империя законности. Юридические перемены и культурное разнообразие в позднеимперской России

Положение меньшинств изменилось после революции 1905 года. В Манифесте 17 октября 1905 года права верующих и религиозных общин больше не обсуждались с точки зрения веротерпимости, а впервые рассматривались в контексте гражданских прав. Расширение свободы совести включало свободу вероисповедания, свободу объединений и собраний, а также свободу слова. Представители меньшинств теперь могли открывать свои собственные печатные издания. Что еще более важно, как и другие граждане империи мужского пола (при условии, что они были старше 25 лет и не относились к определенным категориям, таким как солдаты и офицеры), они получили политические права: в качестве избирателей и кандидатов они теперь могли принимать участие в выборах в только что созданную Государственную думу.

Таким образом, эволюция прав меньшинств в России следовала западноевропейской модели, согласно которой ранние положения о терпимости к религиозным меньшинствам, выраженной в предоставлении им свободы вероисповедания, уже являвшиеся частью Вестфальского мира (1648), со временем были расширены и стали включать сначала гражданские, а затем и политические права201. Однако в России гражданские и политические права были предоставлены гораздо позже, чем в большинстве стран Европы, и просуществовали всего несколько лет.

В 1906 году крестьяне получили дополнительные права: теперь они могли, помимо прочего, свободно передвигаться и выбирать место жительства, однако ограничения прав евреев, цыган, инородцев, к которым на тот момент не относились татары-мусульмане, и других групп населения сохранялись. Им по-прежнему было отказано в праве иметь паспорт, необходимый для передвижения по стране. Несмотря на это, различные законопроекты, обсуждавшиеся в последующие годы, были призваны положить конец остаткам дискриминационных норм, особенно в отношении старообрядцев, но в целом отношение к меньшинствам осталось неравным202. Они периодически подвергались нападкам со стороны органов власти и отдельных лиц, особенно чиновников министерств народного просвещения и внутренних дел, а также церкви. Хотя реформаторы и стремились поставить все религии в равные условия, тесные связи между самодержавным правителем и православной церковью, которая сопротивлялась потере своего доминирующего положения, обрекали религиозное равноправие на провал203. Религиозная принадлежность продолжала диктовать наличие тех или иных прав, начиная с религиозных прав на переход в другую веру и прозелитизм и заканчивая более широкими правами, такими как право занимать государственные должности.

Новообретенные свободы также способствовали росту и политизации религиозного и национального самосознания204. В некоторых регионах с многочисленным еврейским и польским населением яростный антисемитизм, местный национализм и борьба с националистической деятельностью привели к взрывоопасной ситуации. В начале века на большей части западной и юго-западной окраины империи произошла эскалация насилия: вооруженные нападения на российских чиновников (Вильна, 1902; Одесса, 1905; Варшава, 1905) и сотни погромов еврейского населения205. Менее масштабные погромы также имели место в Крыму (Симферополь и Феодосия, 1905)206. Однако по сравнению с остальной территорией современной Украины полуостров оставался на удивление спокойным местом.

В целом империя относилась к своим меньшинствам с «прагматической гибкостью»207. Некоторые историки утверждают, что, несмотря на периоды большей терпимости, центр всегда руководствовался одной политической установкой: христианизацией внутренних «других» империи с последующей русификацией и ассимиляцией, включающей правовую унификацию208. По мнению историков, придерживающихся такой точки зрения, моменты уступчивости были кратковременными, тактическими маневрами. И действительно, российские интеллектуалы и политики консервативных взглядов часто призывали к ассимиляции нерусского населения в русскую нацию и настаивали на том, что растущая колонизация юга и востока поможет поглотить коренное население. Начиная с 1870‐х годов они приступили к реализации поселенческих и образовательных программ, стремясь придать этой колониальной миссии новый импульс209.