Империя желания (ЛП)

Затем, когда я прихожу домой и иду в ее комнату, также доводя её до оргазма. Я учу ее, как ей следует вести себя в фирме, что ей следует сосредоточиться на своей работе, а не на чем-то еще. Не разрешаю ей обедать с Себастьяном, Дэниелом и Ноксом. Да, один из них — мой племянник, но все же. Она слишком непринужденна с ними, слишком ярка, слишком жива, и я чертовски ненавижу это.

Еще я ненавижу то, что теперь все, кажется, ждут от нее кексов. Она неукоснительно приносила их всем, особенно для айтишницы и гребанного Кристофа.

Она либо ложится поздно, либо просыпается рано, чтобы испечь их, напевая фальшивую мелодию, пока Алекса играет её любимую группу Twenty One Pilots. Она никогда не говорила мне, что это любимая, но слушает их все время, и не важно принимает ли она душ, печет или помогает Марте на кухне. Всегда и везде. Теперь я понимаю, что это ее ванильные молочные коктейли и мороженое для ушей. Именно они удерживают ее в покое, даже если ее покой громкий.

Все это уже перебор. От нее и музыки до языка ее тела. Потому что она не просто поет, слушает и печет, она танцует, и это так же не попадает в ритм, как и ее прекрасный голос.

Гвинет очень шумная, когда одна. Настолько громкая, что ее трудно отключить. Настолько громкая, что она прерывает мое безжалостное молчание. Раньше я предпочитал то простое ничто, отсутствие звуков и ясность ума, которые помогают мне сконцентрироваться и работать, но с тех пор, как она разрушает этот властный мир, всякий раз, когда я слышу ее чертово «Алекса, включи плейлист Гвен», я не могу сопротивляюсь, чтобы не посмотреть её шоу.

Как сейчас.

Я прислоняюсь к входу в кухню и скрещиваю ноги в щиколотках. Вернувшись домой некоторое время назад, я принял душ, а затем пошел налить попить воды, надев полотенце. Что-то, из-за чего Гвен смотрела на меня пугающими глазами, когда ее щеки, уши и шея покраснели. Я переоделся в спортивные штаны и серую футболку. Иногда я забываю, что сейчас не один и что есть женщина, которая смотрит на меня так, будто я самая красивая и разочаровывающая вещь, которую она когда-либо видела.

Раньше мне было наплевать, каким меня видят женщины. Да, мы с Кингом часто привлекали внимание своей внешностью и спортивным телом, но все это было игрой. Мелкая, бессмысленная игра, которая никак не повлияла на мою жизнь. Так почему, черт возьми, я чувствую гордость всякий раз, когда Гвинет смотрит на меня, будто я единственный мужчина, которого она видит?

Вернемся к настоящему — я обычно остаюсь снаружи, чтобы она меня не замечала, но, черт возьми, сегодня я наблюдаю за ней вблизи.

Держа в руках лопатку в качестве микрофона, она играет роль бэк-вокалистки того, кто в настоящее время читает рэп. Жизнерадостная музыка наполняет кухню, она качает бедрами, словно потерялась в песне.

Я должен просмотреть досье, но сделаю это позже, когда она пойдет спать. Вот когда возвращается мое жестокое молчание, и я могу сосредоточиться.

Однако это может быть долбанной ложью, потому что я теряю понимание слова «концентрация» с тех пор, как сделал эту хаотичную девушку своей женой.

Она никогда не упускает шанс без приглашения ворваться в мои мысли. Всякий раз, когда я работаю, на собрании или даже в суде, не переставая думаю о ней, сидящей на моем столе с широко расставленными ногами и выкрикивающей мое имя, говоря, что была очень плохой девочкой и хочет, чтобы я научил ее, как быть хорошей. Хотя она искренне этого не имеет в виду, учитывая, что всегда так или иначе ведет себя непослушно.

И я не могу перестать думать об этом, о ее скрытых склонностях и сладком вкусе. Я не могу остановиться с самого первого раза.

С тех пор, как я прикоснулся к ней и получил стояк из-за гребаной дочери моего друга.

Я закрываю глаза, чтобы прогнать эту мысль.

Когда я открываю их снова, Гвинет прыгает под музыку, крича вместе с певицей о тишине. Та же тишина, которую она уничтожает прямо сейчас.

В этот самый момент она поворачивается в мою сторону и замирает, ее глаза широко раскрываются, а микрофон-шпатель все еще рядом с её ртом.

— Нейт, — мое имя звучит как взволнованный звук посреди громкой музыки, прежде чем она откашливается и кричит: — Алекса, стой.

Музыка останавливается, и она гримасничает.

— Я была слишком громкой?

— Ты так думаешь?

— Прости. Я думала, у тебя есть наушники с шумоподавлением или что-то в этом роде, потому что ты никогда раньше не жаловался на музыку.

Это потому, что я пришел посмотреть. Но я не говорю этого, а просто продолжаю наблюдать за ней. У нее мука на щеках, покрасневших от пения и танцев. Кепка закрывает ее рыжие пряди, но сквозь нее выглядывает несколько упрямых, и она дует на них всякий раз, когда они падают ей на глаза.

— Я пеку, — объявляет она, указывая на миски, муку, масло и беспорядок на столе.

— Я вижу. Кексы, полагаю?

— Ага. Я должна сделать больше, чем обычно, поскольку Дэниел их крадет. Да, и я придумываю новые ароматы, потому что, видимо, не всем нравится ваниль.