Империя желания

Шаги Гвинет тяжелые и неестественные, пока она идет в комнату. Она стоит перед стеклом и замирает, даже не моргает и не дышит нормально. Ее грудь странным образом поднимается и опускается, и она почти задыхается.

Я подхожу к ней и наблюдаю за сценой, которая повлияла на ее реакцию.

Вид на больничную койку такой же зловещий, как жидкость, которая медленно течет в его вены из капельницы.

Рука Кинга в гипсе, а грудь забинтована, но это еще не самое худшее: узоры синего, фиолетового и розового цветов, покрывающая его лицо и виски; порезы на лбу и на шее. Ужасающая сцена выделяет мельчайшие уродливые детали на фоне белизны простыней и бинтов.

— Папа… — подбородок Гвинет дрожит, и она стучит обеими руками по стеклу. — Эй, просыпайся. Ты сказал, что завтра мы вместе пообедаем. Я даже выбрала себе наряд на день. Знаешь, это заняло у меня много времени, так что ты не можешь просто бросить меня.

Я отступаю, не желая прерывать этот момент, но все еще слышу ее голос. Боль в нем, отчаяние, скрывающееся за этим, отрицание, сковывающее её.

Все.

— Папа… перестань притворяться спящим. Ты жаворонок, помнишь? Ты ненавидишь слишком много спать, — она впивается ногтями в стекло. — Папа… ты обещал никогда не оставлять меня. Ты сказал, что ты не она, верно? Ты не безответственный, как мама, не жесток, как она, или бессердечен. Ты… ты мой отец. Мой лучший друг и все такое. Лучшие друзья не ложатся спать без предупреждения, так что просыпайтесь! Проснись, папа!

Она бьет кулаками по стеклу с нарастающей силой, отчего ее стройные плечи трясутся.

Чем дольше она зовет Кинга, тем больше её голос становится хриплым и горьким. Отрицание проявляется в каждом крике и ударе.

Я подхожу к ней и протягиваю руку, но затем останавливаюсь. Я не должен прикасаться к Гвинет. Ни по какой причине.

Но если я не остановлю ее, она сломает руки или упадет в яму, в которой ее никто не найдет.

Вот что она делает, когда ошеломлена. Она прячется. И делает это так хорошо, что до нее невозможно дозвониться, если только она не позволит найти себя.

Я не думаю о лишних мыслях, когда хватаю ее за плечо.

— Тебе нужно остановиться, Гвинет.

— Отпусти меня. Все хорошо. — она разворачивает плечо, пытаясь ослабить мою хватку, но я только сжимаю ее.

— Твой отец в коме. Ты не может быть в порядке.

— Он не в коме. Он проснется, — она снова стучит ладонью по окну. — Проснись, папа. Это неправда. Проснись!

Она начинает размахивать руками, и я узнаю признаки панической атаки, когда они медленно проявляются у неё. Одышка, капли пота на лбу и дрожание губ. Она, вероятно, даже не осознает, что ее психика висит на грани.

Я хватаю ее за другое плечо и разворачиваю к себе лицом.

— Гвинет, стой.

Она вздрагивает, все ее тело дрожит. Я, наверное, не должен был быть таким суровым, но это сработало.

Ее руки опускаются по бокам, но тряска не прекращается. Во всяком случае, это всё подсознательно и без каких-либо явных закономерностей. Она смотрит на меня завораживающими серо-голубыми глазами, с вкраплениями зеленого, которое пытается выглянуть наружу.

Чёрт, этот её взгляд

Она смотрит на меня, будто я бог со всеми ответами и решениями. Словно я единственный, кто может все исправить.

И я всегда ненавидел то, как Гвинет смотрит на меня. Поправка, стал ненавидеть с момента вечеринки по поводу ее восемнадцатилетия, когда она разрушила кирпичную стену, разделявшую нас.

Почему она видит во мне бога? Потому что это определенно замаскированный демон.

— Это неправда. Скажи мне, что это неправда, Нейт.

Я должен сделать ей выговор за то, что она не называет меня дядей, как я обычно делаю, но сейчас не время и не место.

— Отрицание тебе не поможет. Чем раньше ты примешь реальность, тем быстрее сможешь с ней справиться.

— Нет, — ей зубы скрипят, затем издает еще одно тревожное: — Нет…

— Отпусти это, Гвинет, — я стараюсь смягчить свой тон, насколько могу, но он все равно остается твердым. Как всегда.

Она снова качает головой, такая кроткая, слабая, будто не может выдержать моих прикосновений. До сих пор я никогда не замечал, какая она маленькая по сравнению со мной.

Какая хрупкая.

Собственно, однажды я сделал это. Когда она прижалась ко мне, оставив поцелуй на моих губах.

Но я не должен об этом думать. Я не должен думать о том, какая дочь моего лучшего друга маленькая или как она себя чувствует в моих объятьях, особенно когда мы стоим перед его больничной палатой.

На моей челюсти сжимается мускул, и я ослабляю хватку на ее плечах, начиная отходить от нее.

Однако я не готов к тому, что она делает.

Полностью застав врасплох.

Прямо как два года назад.

Гвинет бросается на меня и обнимает обеими руками за талию. И, будто этого недостаточно, утыкается своим влажным лицом мне в грудь.

Я чувствую, как влага прилипает к моей рубашке и просачивается на кожу. Но это еще не все, нет. Это похоже на кислоту, растапливающую плоть и кости, и тянущуюся к органу, который, как мне казалось, функционировал только для перекачивания крови.

Если раньше моя челюсть сжималась, теперь я чувствую, что она сломается из-за того, как сильно я стискиваю зубы.