Империя Женщин

Я никогда не любила весну, за цветение и, как следствие, сенную лихорадку, но не могла не признать — в весну поместье Густов приобретало только ему свойственное чародейство. И никакие театральные декорации и картонные деревья, не могли повторить то чувство, когда бредешь меж гигантских платанов, что росли тут задолго до того, как на землю Парна ступила нога человека.

Каждый раз мою грудь распирало женской гордостью за великую Империю, что построили наши предки, покорив здешнюю природу. Поддерживая мои вялотекущие мысли, раздался над лесом протяжный гудок поезда. Над горизонтом чиркнуло полосой черного дыма. С громким шорохом и и брызнувшими во все стороны перьями взлетела надо мной в небо вспугнутая воронья стая.

Шелестели деревья, и солнце, скрывшееся было за сизыми сырыми облаками, вновь показалось на небосводе.

Лесок разделявший ближайшее село от поместья, стал реже, а вскоре и вовсе превратился в парк. Деревья, растущие теперь уже ровными рядами, явно указывали на руку человека посадившего их.

Стало больше плодовых деревьев. По дороге разносило мелкие лепестки от цветущих яблонь, у обочины грудились целые «сугробы» — как замена былому снегу.

Вот и ограда показалась наконец. Высокая, чугунная, поставленная на века. Само поместье — небольшое, простое и чистое, больше похожее на зажиточный дом крестьянина, чем на баронскую усадьбу, сильно контрастировало с ней. Казалось это лишь временное жилище, вот вот на месте дома, зернохранилища с покатой крышей и амбара, появится замок. Каменный, с крутыми скатами, бойницами и флагами. В общем под стать ограде.

Кобыла подо мной перешла на шаг, повинуясь натяжению поводьев. Пятки мои почти заледенели, и я грела их о теплые лошадиные бока, в очередной раз дивясь вычурности отделки ограды, что пока отделяла меня от долгожданного тепла, сапог, и сидений существенно мягче седла.

Вход в поместье обозначался большой кованой аркой темного железа, которую летом переплетали розы, а сейчас просто колючие побеги.

Наверху арки, были выбиты слова, нарочито грубо.

«Вся знатная кровь имеет свой исток». Знаменитые слова первой баронессы, которыми она ответила на грубый выпад о ее плебействе, от то ли графини, то ли княгини. Имени той история не сохранила, а вот фразу, что стала девизом Густов, как и прочую память о талантливой прабабке, семья трепетно берегла.

Ограду тоже возвела она, в честь получения баронского титула от Императрицы за основание первой Лернийской железной дороги.

Последующие поколения Густов существенно промотали состояние именитой прабабки, потеряли контрольный пакет акций над управлением железных дорог, и вели типичную, как для дворян среднего звена, жизнь. С десяток деревень, что снабжали поместье товарами да пищей, и пара кредитов от банков, что давали их под мелкий процент за известную фамилию.

Ничего особенного. Так жили большинство баронских фамилий. С благородным происхождением и без него.

Я же не имела никаких предубеждений на сей счет и сдружилась с Бриссой в кадетском училище. Группа наша была дружна, и стайке красноносых сопливых девчонок в фуражках, было как то безразлично кто княгиня, а кто кровию не вышел. Главное уметь яблоки из кадетского сада воровать, носы товаркам сажей по ночам мазать, да вытворять прочие шалости, в которых Брисса была с дитячества весьма искусна.

Как-то непривычно тихо было тут. Я с трудом удерживалась от соблазна спешиться, и пойти без сапог, в одних, казалось, насквозь промерзших чулках, по весенней траве, по тихой аллее, что вела от ограды с платанами, до самого дома, изящно огибая с двух сторон простенький фонтан-чашу, на своем пути.

Обычно по двору носилась прислуга, кипела жизнь.

Но тишина оказалась иллюзорной, чем ближе я подъезжала к дому, стараясь случайно не влезть лошадиным копытом в клумбу, тем явственнее слышались крики, грохот и шум.

Старая баронесса любила устраивать пикники на свежем воздухе, судя по шумам, и топоту ног прислуги, в очередной раз организовывалось такой. Да и время как раз уже шло к обеду.

Желудок безо всякой романтики, навязчиво напомнил о том, что завтракала я с утра, и пора добавить топлива молодому организму.

Но на лошади мне на задний двор не попасть. Как бы подтверждая мою мысль, Ромула остановилась и удобрила здешнюю тропку.

Прежде чем я успела смутится, и спешится, пошлепав почти босыми ногами к дверям, те распахнулись, и на крыльцо вышел мужчина.

Абсолютно неприметной внешности, круглолицый, крепкий мужчина под сорок, с глубокой морщиной на лбу, будто от глубокого беспокойства, и слабым маленьким подбородком. Лишь глаза яркие, синие притягивают взгляд. И разрез их — точь точь как у меня. Что и неудивительно.

Предо мною стоял мой дважды дядька. Родной брат моей матери, и муж двоюродной тетки — хозяйки Серолесья.

Он мне никогда не нравился. Благопристойный до скрипа в зубах. Из тех мужчин, которых вспоминают, говоря о том каким должен быть правильный муж, но которым никогда не посвящают любовных стихов.

Он то что тут делает? Уж кого кого, а я его, у Густов встретить не ожидала.