Империя звёзд

Только бы он дал ей причину его ненавидеть — пусть признается в какой-нибудь отвратительной жестокости или варварстве, чтобы она могла заставить себя нанести ему удар, убить… Но он лишь пожал плечами.

— Это было не более чем символическое объединение. После обряда невесты становились весталками в моем храме. Причин вмешиваться я не видел. В конце концов, я не так уж сильно отличаюсь от бога: я далек, равнодушен, вижу все, но в их жизни не участвую. Пусть поклоняются мне, если хотят, — это не такой злобный культ, как поклонение вулкану. И чем это хуже арайнийского культа, который сложился вокруг тебя? Ты же не веришь в эту чушь фанатиков, будто ты — дочь богини?

Она не могла отрицать это, глядя ему в глаза. Он вернул ей ее обвинение.

— Но я не требую жертв, — возразила она, и даже самой ей это возражение показалось слишком слабым.

Он невесело рассмеялся:

— Не придирайся к мелочам. Ты тоже строишь из себя богиню, Трина Лиа. Хотя отметим справедливости ради, что тебя при обожествлении спрашивали не больше, чем меня. Ты не природное существо, но результат хитрых планов архонов — как и я. Твоя мать из архонов действительно любила твоего отца или просто воспользовалась им, чтобы создать тебя? Уж если говорить правду, то даже моругеи больше люди, чем ты, Трина Лиа. Пусть я чудовище, но и ты тоже.

Она молчала. Он же, увидев, что стрела попала в цель, добавил:

— А насчет твоего заклятого архонского самоцвета — ты понимаешь, что это за Камень Звезд? Ты же знаешь, кто им владел до тебя: сам темный бог!

Эйлия поежилась, но не отвела глаз.

— Я думала, ты не веришь, что Валдур был богом.

— Я и не верю. Я только верю, что в легенде о падении Валдура есть какая-то крупица правды. И вот эта архонская погремушка — не привязала ли она тебя к жизни, которую ты не выбирала? Должен сознаться, что, когда я услышал о твоем бегстве от опекунов, подумал было, что ты взбунтовалась и вернула себе свободу. Но нет, ты лишь прилетела выполнить свой долг! — Голос его стал резким, желчным. — И как только ты его выполнишь, тут же полетишь обратно в свою тюрьму-дворец, к Камню, жаждая скорее вернуться в рабство.

Надо было отбросить неприязнь к насилию и напасть на него сразу же, поняла Эйлия. А сейчас было поздно. Его слова проникли ей в душу, отразили ее самые глубокие мысли, и она не могла не слушать.

— Ты помнишь иллюзию, которую я для тебя навел? — продолжал он бить в ту же точку. — Я хотел, честно говоря, вернуть тебя на Меру. Ты бы пошла в монастырь, как собиралась, провела бы счастливую и полезную жизнь в скрипториуме и библиотеке. Но сейчас уже поздно. Ты уже не та Эйлия, и к прежнему существованию тебе не вернуться никогда. Разве это не так? — У него это выглядело невосполнимой утратой. — Да, я все об этом знаю, спасибо Синдре, которая слышала больше, чем ты думала.

— Если ты все это знаешь, зачем спрашивать? — только и нашлась она сказать.

— Я хочу, чтобы ты сама себе призналась в своих чувствах, вслух. Эйлия, я не могу отослать тебя обратно, в твой дом, на остров. Та жизнь окончена. Но я могу тебе предложить другое. Останься со мной, с другими лоанеями. Мы тебя примем как равную, позволим тебе быть собой. — Золотые глаза смотрели на нее не отрываясь. — Три дня. Дай мне этот срок, чтобы тебя убедить. А ты можешь попытаться убедить меня, что права ты. Мы будем вести себя очень цивилизованно, а потом, — он шагнул к ней, — потом, если никто из нас не убедит другого, мы вернемся на эту башню и закончим то, что оставили незавершенным.

Она знала, что за три дня он станет чуть сильнее, более боеспособен. Но он предлагал ей именно то, зачем она прилетела на Немору: возможность просить, спорить, уговаривать, договариваться. И может быть, обойдется без применения ее новообретенных умений: ранить и убивать. Перед мысленным взором Эйлии встало лицо старой Аны, послышалось сожаление, прозвучавшее в ее голосе, когда она говорила о спасенном младенце. Она побуждала тогда Эйлию не поддаваться ослабляющему сочувствию, но сейчас — как можно получить предложение мира и не принять его? И если вспомнить о ее друзьях в Зимбуре…

Она ответила на огненный взгляд золотых глаз.

— Согласна, — сказала она. — Но с одним условием.

Глаза подозрительно сощурились.

— Каким же?

— Та девушка, что была прислана сюда со мною, Май. Пусть ее отошлют домой.

Лицо Мандрагора осталось безразличным.

— Невеста? Мне она не нужна, она вольна идти. Как и ты, кстати. Никто не станет удерживать тебя здесь против твоей воли. Позови своих опекунов, если хочешь, и лети с ними домой. Подраться мы всегда успеем.

— Я останусь здесь, — сказала она.

— Очень хорошо. — Вдруг его тон стал очень любезным. — Но сейчас поздно, и ты устала. Я велю лоанеям приготовить тебе комнату.