Империя звёзд

В темном помещении с низким потолком в нос ударял запах крови — и старой, и свежепролитой. Атмосфера страха и отчаяния ощущалась почти физически, и Дамион запнулся при входе. Его стражники осклабились, вообразив, что наконец-то их странно безучастный подопечный испугался. Им невдомек было, что не страх поразил его, а жалость, горе не за себя, но за всех тех жертв, что были здесь до него. Эта страшная комната звенела их мукой: следы прежних терзаний ощущались в самом воздухе. Потом Дамион снова стал спокоен. Это он не призраков ощутил, а всего лишь эхо прошедшего. Души древних жертв давно почили в мире, завершив свои страдания.

— Мы привели к вам языческого воина Дамиона, — обратился солдат к старому жрецу, стоявшему со склоненной головой перед простым каменным алтарем. — Это слуга дочери королевы Ночи, трофей, предлагаемый Валдуру.

— Тьфу! Это еще что? — сплюнул старик, подняв седую голову. Глаза его не обернулись к вошедшим — они смотрели куда-то на потолок, в угол. Шрамы сплошь покрывали глазницы, и Дамион понял, что старик слеп. — Ничего лучше не может предложить Халазар, кроме крови варвара? Сначала вы посылаете нам свиней и коз, потом — еретиков! Неужто нет ни одного верного зимбурийца, что хотел бы умереть ради своего бога? В прежние дни ради такого прошения надо было принести в жертву десятки юношей и дев. Неужто Халазар думает, что Валдур даст ему победу над Триной Лиа за жизнь этого никчемного варвара?

— Кощунствуешь! — прикрикнул на него страж. — Царь Халазар и есть воплощение Валдура на земле! И ты думаешь, он сам не знает, что ему приятно? Если он желает крови варвара, он получит ее.

Старик выпрямился.

— Кощунствуешь ты. Когда Валдур снова явится, то придет он могучим и великим воином, а не старым дураком, никогда меча в руках не державшим.

— Богохульник! — вскричал второй солдат, выпуская Дамиона. — Узнает об этом Халазар-Валдур! Это он вернул к власти вас, жрецов, он же и отберет ее, если пожелает.

Скрипнула, выходя из ножен, сталь меча.

Слепой жрец даже не повернул голову на звук.

— Мы ему ничего не должны. Его роль была предопределена: только для того он и родился на свет — вернуть нам силу. Когда он уже не нужен будет Валдуру, бог его отшвырнет в сторону. Он уже живет бесцельно, пережив единственное свое назначение, и его самомнение выросло до размеров кощунства. А пленника вашего я, так и быть, приму на алтарь, но лишь для того, чтобы навлечь на Халазара дальнейшее проклятие. Нечистая кровь пятнает святое место. Завтра, на закрытии фестиваля, я принесу его в жертву. Он умрет вместе с солнцем, как велит обычай, но ни минутой раньше. И если истинный бог Валдур разгневается на такое приношение, то да ведает он, что я здесь безвинен, и да падет весь его гнев на Халазара. И тогда ваш бог-царь может и не дожить до следующего утра.

Стражники бросили Дамиона наземь перед алтарем, потом вышли и хлопнули дверью. Сразу же святилище погрузилось в глубокую тьму. Светильников здесь не было — старому жрецу они, естественно, не были нужны. Много лет жил он уже в этом храме, ибо ослепил сам себя, чтобы избавиться от созерцания творения, которое считал обманом, сплетенным низшими богами. Свои обязанности он исполнял на ощупь и по памяти, убивал жертвенных животных, нащупывая бьющиеся сердца, ощупью находил путь, пока опыт не научил его, сколько шагов от алтаря до двери и где в полу колодец без крышки и барьера для защиты от смертельного падения. Послушник никогда не покидал своего поста у дверей, кроме как по команде хозяина, и слушался его голоса как неоспоримой истины.

Дамион лежал в абсолютно черной темноте, ощущая под собой холодный камень, и начинал потихоньку дрожать. Он смирился с этой судьбой, оставив круг на песке, но тело его обрело собственную волю, независимую от разума и даже от бессознательных сновидений. Древняя цель, записанная в каждом нерве, в каждой жилке, и этой целью была — жизнь. Ее пробудил мимолетный страх, который ощутил Дамион на пороге святилища, и хотя Дамион преодолел его, руки его сами по себе стали бороться со связывающими их веревками, а ноги пытались бежать по каменному полу.

И тогда перед его глазами снова появился образ Эйлии, и он понял в этот миг, как сильны в нем любовь к ней и восхищение ею, и насколько стоит она любых его усилий, даже подвигов, даже этой страшной жертвы. Закрыв глаза, он ушел в собственную внутреннюю темноту, в глубокое убежище, куда не было дороги боли. И лицо Эйлии было с ним.

21. УДАЧА МЕНЯЕТСЯ