Снова мысли его вернулись к жертвам, к легендам, которые говорили о древних зимбурийских обычаях. Говорилось, что они выбирают юношей и девушек безупречной красоты, на год устраивают им жизнь в роскоши, одевают в шелка и кормят изысканной пищей. Но когда год кончается, молодых людей ведут процессией в храм, как откормленных тельцов, чтобы возложить их жизнь на алтарь Валдура. И Эйлия — она такая же жертва, как они, взращенная в нежности и уюте этого дворца в Халмирионе лишь затем, чтобы вступить в предопределенную борьбу, в которой ей предсказано погибнуть. Тирона наполнила горечь. Она не какое-то там орудие богов, она его родная дочь, плоть от плоти его. И даже если правда, что она — воплощение чего-то божественного, то само это воплощение — его дитя.
— Эйлия! — позвал он вслух. — Если твои стражи тебя не найдут, клянусь тебе: я сам отправлюсь искать тебя и переверну все миры, пока не найду.
Йомар выглянул из открытой двери хижины, в которой заключили его и его друзей.
Вокруг мохарской деревни, в сердце оазиса, стояли развалины, и стены их были покрыты резными каменными фигурами, наводящими страх. В одной из украшенных ниш сидел мужчина, подогнув ноги и положив руки на колени. Перед ним горел костерок — культовый огонь, как подумал ночью Йомар, когда увидел его и решил, что это — каменное изображение. Но день показал, что это — живой человек, пожилой и иссохший, одетый только в набедренную повязку. Глаза его были полуоткрыты, но он не шевелился, даже ни разу не сменил положение. Каждая пядь древнего каменного фасада у него над головой была резной, и казалось, что камень извивается и танцует. Черты лица у каменных фигур были мохарские: гордые широкие ноздри и выпяченные губы, волосы заплетены в тугие косички.
«Значит, это правда», — подумал Йомар.
Он помнил по лагерю рассказы старших о Затерянном Городе Мохары. В детстве его завораживали эти сказки, но к зрелым годам он их отмел, как мечты о том, чего нет. Исчезнувшие города и царства — дома, наполненные сокровищами давно ушедших царей, — конечно, эти сказки придумывались для утешения злосчастных рабов, чтобы внушить им чувство, будто их род и племя — весьма почтенны, пусть они и не свободны. Но вот они — эти каменные лица, глядящие на него с суровым и захватывающим дух достоинством.
«Это правда. Все это у нас было, давно когда-то».
— Ты все еще не слышишь своих голосов, Лори? — донесся до него вопрос Дамиона.
— Нет, ничего не слышно. Как будто у меня где-то в уме, о глубине, пусто. И когда я пытаюсь послать мысль, тоже никто не отвечает. Что-то странное здесь есть, в этом месте, — сказала Лорелин. — Если здесь и есть немереи, я ни одного не могу найти. — Она подошла к Йомару. — Это твои предки все это построили? — спросила она, показывая на развалины.
— А как же? Ты думала, зимбурийцы способны создать что-то столь величественное?
Видно было, что вопрос его задел.
Лорелин с удивлением уставилась на него. Она никогда не слышала, чтобы он говорил с такой гордостью — и страстностью. На миг он даже стал похож на одного из этих резных каменных царей-воинов. Она замолчала, рассматривая этого нового Йомара.
А он смотрел на город.
— Мохара когда-то была великим царством. Старики рассказывали. Валдур наложил на мой народ проклятие — так они говорили — и разделил племена и посеял между ними раздор, чтобы зимбурийцам было проще пройти через южные степи и поработить нас. Когда король Андарион объявил зимбурийцам войну, тысячи мохарских рабов в Зимбуре подняли восстание, и зимбурийцы были разгромлены. Но наши города лежали в развалинах, и мы не вернулись к ним: люди говорили, что на них по-прежнему лежит проклятие. Мохарцы попытались кормиться от земли, как было в древности. И тогда снова пришли зимбурийцы. Теперь весь мой народ строит дороги и мосты для бога-царя. Труд рабов.
— А как оно было, в лагере, Йо? — спросила Лорелин. — Ты никогда не рассказывал.
— Это не описать. Чтобы понять, там надо побывать.
Но Йомар понял, что хочет им рассказать. О своей матери, которая умирала от лихорадки, а над ней стоял колдун и мрачно качал головой в ответ на слезные мольбы Йомара, о старике, который ухаживал за ним, когда после смерти матери и он свалился и был брошен подыхать в грязи, о мухах, о невыносимом зное, о побоях, о голодных детях, плачущих ночь напролет.
И он стал рассказывать, а они слушали.
— Людей заставляли работать до смерти — в буквальном смысле. Старых, больных, неспособных работать — бросал и подыхать. Иногда солдаты убивали кого-нибудь — просто так, на выбор, чтобы остальные боялись и слушались. Я… я просто выдерживал, как и все остальные. А потом…
— А потом пришел лев, — сочувственно подсказал Дамион.
Йомар потрогал трофейный клык, висящий у него в ухе.
— Да, лев. Мне пришлось идти и убивать этого проклятого льва-людоеда.