Имперская графиня Гизела

Он ни единым словом не остановил ужасного проклятия, произнесенного старым солдатом. Очевидно, оно находило отголосок в его собственных воззрениях; хотя на минуту им и овладело сожаление, но все-таки он находил вполне уместным не смягчать горького урока, данного жестокосердой графине Штурм.

Сердце девушки полно было горечи, и под влиянием ее она отошла от бедной женщины в ту самую минуту, как к ней подошел португалец в сопровождении Зиверта. Старый солдат нес на подносе различные возбуждающие средства, но едва ребенок увидел старое, суровое, обросшее бородой лицо, как поднял крик и, дрожа от испуга, стал прижиматься головой к груди матери.

Гизела остановилась — глаза беспомощной женщины тревожно впились в нее. Она поняла немую просьбу и вернулась назад. Сорвав землянику, растущую при дороге, он поднесла ее ребенку, который протянул за ней ручонки и охотно пошел на руки к девушке…

Португалец кинулся к ребенку, чтобы взять его у нее из рук. Его глубокие глаза проницательно устремлены были на ее лицо.

— Это неприлично для вас, графиня Штурм, — сказал он отрывисто. — Вы худо держите ваше слово, — продолжал он. — Я слышал, как вы обещали еще недавно вашим родственникам никогда не забываться до такой степени… Вы находитесь на опасном пути скрытности — ибо невозможно же вам рассказать в Белом замке, как вы держали на руках крестьянского ребенка!

Он напомнил ей о той минуте, когда она, как бы устыдясь маленького общества, которое она везла в лодке, дала обещание вести себя сообразно своему общественному положению. Он был невидимым свидетелем того, и в тоне, которым он ей об этом напомнил, обнаруживалась вся его враждебность, с которой он, по словам госпожи фон Гербек, к ней относился.

Смягченное сердце девушки снова возмутилось.

— Я сама сумею отвечать за свои поступки! — возразила она гордо, обнимая левой рукой ребенка.

Он отошел от нее и снова склонился над женщиной. Старания его, однако, остались безуспешны — ни неоднократные приемы мадеры, ни растиранье висков и пульса крепкой эссенцией не могли вернуть силы женщине.

Долгая нерешительность, казалось, не была в числе качеств этого человека — не долго думая, он поднял больную и понес ее на руках в Лесной дом.

Какой мощной и в то же время какой свободной поступью шел этот величественный чужестранец! Какая разница между им, так человечески помогающим своему ближнему, и владетелем Белого замка! Его превосходительство целыми залпами освежающей эссенции опрыскивал вокруг себя воздух, если ему случайно доводилось находиться поблизости от «индивидуума», носящего на себе печать бедности.

Глава 16

И вот Гизела снова стояла на том самом месте, откуда только что бежала с таким ужасом. Она в молчании следовала за идущими впереди мужчинами.

Больная внесена была в дом, и с тревогой в сердце молодая девушка ждала, чтобы кто-нибудь пришел забрать у нее ребенка.

Между тем она занимала его, указывая ему то на обезьянку, то на попугая, и подносила его близко к фонтану.

Наконец, португалец вышел снова на террасу в сопровождении домоправительницы.

Женщина, очевидно, не подозревала, у кого находился ребенок, которого она должна была взять, ибо торопливо и испуганно стала спускаться с лестницы при виде Гизелы.

— Но, ваше сиятельство, — сказала она с низким, почтительным книксеном, — как это возможно!.. Носить этакого тяжелого, грязного ребенка!

И она хотела было взять его от Гизелы. Но не тут-то было. Мальчик охватил ручонками шею графини и, закинув назад голову, разразился плачем.

— Тише, замолчи, маленький крикун! — успокаивала его почтенная женщина. — Твоя бедная мама испугается!

Но все старания переманить ребенка с рук молодой девушки ни к чему не привели.

Португалец между тем спустился с лестницы. Сопротивление и плач ребенка, казалось, причиняли ему какое-то странное волнение, — глаза его пылали и со странным беспокойством устремлены были на маленького упрямца, все крепче и крепче цеплявшегося за нежную белую шею девушки и уткнувшегося в массу ее белокурых, шелковистых волос.

Южной вспыльчивой натуре португальца, кажется, уже надоела эта сцена; он нетерпеливо потопывал ногой и несколько раз поднимал руку, точно силой хотел забрать маленького упрямца из рук девушки.

Лицо Гизелы вспыхнуло — она нерешительно взглянула на дом. Было ясно, что девушка боролась сама с собой.

При нетерпеливых движениях португальца она, успокаивая, прижала мальчика к себе.

— Замолчи, мой милый, я тебя снесу к твоей маме! — сказала она решительным и в то же время нежно-успокаивающим тоном и твердыми шагами стала подниматься по лестнице.

Зиверт из дверей смотрел на происходившее.

Подойдя к порогу, Гизела остановилась перед стариком. Гордо выпрямившись, но в то же время склоняя свою прекрасную голову, она поистине была неотразимо прелестна в своей девственной красоте.