Имперская графиня Гизела

… Чувство отвращения к очаровательной фрейлине при этом исследовании перешло в сильнейшее ожесточение, когда она с унынием увидела, что гнев должен касаться и его, или же она должна была изгнать мысль о нем из своего сердца… И все эти ощущения он мог прочесть на ее лице?..

Чувство уничтожающего стыда охватило все ее существо; щеки ее вспыхнули предательским румянцем — если она не убежит сию же минуту, тайна ее не скроется от этих темных, проницательных глаз.

Никогда спина мисс Сары не подвергалась таким энергическим ударам хлыста, как в эту минуту — она как стрела помчалась по полю.

Она не слышала за собой ни единого звука, и только удары копыт ее лошади раздавались в ее ушах. Но вот открытое поле было уже за ней, и, въезжая снова в лес, она приближалась к каменоломням. За спиной она услышала догоняющего ее всадника.

Конечно, мисс Сара не могла соперничать с конем Оливейры — минуту спустя португалец оказался рядом с молодой девушкой и поспешной рукой схватил поводья ее лошади.

— Ваша боязнь ослепляет вас, графиня! — с сердцем проговорил он.

Она не в состоянии была произнести не слова. Руки ее, без сопротивления отдавшие поводья, медленно опустились на колени. В своем белом платье, с испуганным, побледневшим лицом она похожа была на голубку, которая оцепенев от ужаса, не могла улететь от настигшего ее врага.

Может быть, это самое сравнение пришло на ум и этому человеку — скорбное выражение мелькнуло на его губах.

— Я был слишком резок? — спросил он с большей мягкостью, не выпуская из рук поводья и еще более притягивая их к себе, так что лошади пошли рядом.

Гизела ничего не отвечала.

— Вы мне недавно сказали, что вы меня боитесь, — начал он снова. — Чувство это, которое инстинктивно предостерегает вас относительно меня как вашего противника, я вовсе не желаю, чтобы вы преодолевали; да, я не желаю этого и, часто гладя на ваше невинное лицо, я хочу сказать вам: «Бегите от меня как можно далее!..» Мы представляем с вами два существа, которым с самого рождения как бы предназначено бороться друг с другом всеми силами. Он остановился.

Широко раскрыв глаза, Гизела с ужасом смотрела на него… Уста эти, несмотря на едкую иронию, проглядывавшую в них, со сдержанной скорбью смело произносили слова вечной вражды, а между тем как светились эти строгие глаза, когда они встречались с ее взором!

Она не могла вынести этого взгляда. Он вызывал наружу все, что так сильно она желала покорить в себе. Ей стало понятно, что бороться с ним она не может, что она любит его вечной любовью. Она готова была отдать за него жизнь свою, а он отталкивал ее от себя, а значит, он ничего никогда не должен знать о ее чувстве к нему…

С невыразимой тоской в сердце она вырвала из рук его поводья. Тело ее качнулось в противоположную от него сторону, в то время как глаза боязливо искали пропасть.

Лицо Оливейры покрылось бледностью, — Графиня, вы не поняли меня, — сказал он с дрожью в голосе.

Но тут на лице его мелькнула саркастическая усмешка.

— Разве я так похож на разбойника? — спросил он. — Я способен кого бы то ни было столкнуть туда?

И он указал не каменоломни.

Но она оставалась безмолвной, не зная, что придумать, чтобы объяснить свое движение.

Но он не дал ей на это времени.

— Отправляйтесь далее, — сказал он, поднимая глаза к горизонту.

Облака дыма сгущались все более и более — видимо, пламя достигало больших размеров.

Оливейра снова посмотрел на молодую девушку — лицо его вновь приобрело то строго-решительное выражение, которое производило на нее такое впечатление.

— У меня боязливая натура, графиня, — продолжал он далее, — я не могу видеть, когда лошадь идет по такой узкой тропинке по краю пропасти… Прошу вас, сойдите с лошади.

— О, у Сары твердая поступь! Она не боязлива! — возразила Гизела с улыбкой. — Я и прежде проезжала с ней этим местом, оно совсем не опасно.

— Я прошу вас, — повторил он вместо ответа. Она соскользнула со спины мисс Сары, и в ту же минуту и он сошел с лошади. Когда она, не оглядываясь, пошла по тропинке, он принялся привязывать обеих лошадей.

Гизела слегка вздрогнула, когда он вдруг очутился рядом с ней на тропинке. По правую ее руку возвышалась отвесная скала, по левую, по самому краю пропасти, шел он.

Взор ее робко скользил по величественной фигуре — в действительности такое ничтожное пространство лежало между ними, а между тем какая-то таинственно-роковая бездна, которую знал он один, должна разлучить их навеки. Когда-то холодный, все взвешивающий ее рассудок, строго державшийся так называемых светских порядков, был бессилен теперь против приговора ее сердца. Если бы этот человек, шедший с ней рядом, сказал ей: «Иди за мной, оставь все, что они называют своим и что ты никогда не любила, иди за мной в неведомую даль и в темное будущее», — она пошла бы за ним, не говоря ни слова.

Они шли молча.

Лицо Оливейры казалось как бы отлитым из металла — взор его не обращался более к молодой девушке, но она видела, как смуглые щеки его вспыхивали всякий раз, когда нога ее, спотыкаясь о камень, заставляла покачнуться ее тело.