Имперская гвардия: Омнибус

Мы продолжали идти вперед, по телам врагов и через них. Дальше находился длинный прямой участок коридора. Заляпанные грязью жилмассивы по обеим сторонам поднимались на двадцать метров, до следующего уровня. Крошащиеся скалобетонные стены возрастом в несколько тысяч лет кренились друг к другу. Несколько светошаров, издалека казавшихся холодными и коричневыми, свисали с крыш, словно луны. Воздух, которым я дышал, был одновременно затхлым и резким на вкус, словно старая тлеющая резина. Он был вонючим, но чистым, благодаря дыхательной маске. Без неё я бы вдыхал грязное месиво, сходившее на такой глубине за атмосферу. Маслянистым смогом можно было дышать с горем пополам, если, конечно, вас не волновало непрерывное, постепенное отравление.

Стальной Легион, должно быть, чувствовал себя здесь как дома.

Я взглянул направо и увидел, как рядовой Ломмель рубит противника мечом, нанося удары с особенной яростью. Здесь проявлялся гнев и личная ненависть. Она выросла на нижних уровнях улья Тартар на Армагеддоне, и, наверное, окружение напоминало ей дом. Боец атаковала так, словно пыталась за счет абсолютной жестокости изгнать собственное прошлое во тьму. Женщина наказывала мятежников, которые, в отличие от неё, не заслужили места на поверхности.

Толпа редела по мере того, как мы продвигались к её арьергарду. Я убрал болт-пистолет в кобуру и орудовал мечом. Мы все так делали. Не было смысла в том, чтобы тратить боекомплект на отбросы, потерявшие пока что волю к борьбе. Большинство уже повернулись к нам спинами и вцеплялись когтями друг в друга, спеша отступить. Некоторые, впрочем, всё ещё атаковали. Один из них замахнулся на меня металлическими крючками, приделанными вместо кончиков пальцев. Взмахнув мечом по диагонали вверх, я отсек ему левую кисть. Мне удалось остановить атаку врага, но не его самого, и мы столкнулись. Мятежник оказался истощенным, жилистым и вцепился в меня с неистовым гневом. Он погрузил когти мне плечо и ударил обрубком руки, как булавой. Затем дернул головой вперед, пытаясь вцепиться мне в горло. Мятежник заменил гнилые зубы зазубренным железом, но шланг дыхательной маски прокусить не смог. Моя правая рука все ещё была вытянута, и я ударил его навершием меча прямо в лоб. Раздался резкий треск; противник ощутимо обмяк. Кровь потекла по его лбу и залила глаза. Он издал крик, наполненный дикостью и отчаянием, а затем стал содрогаться всем телом — моторные функции начали отказывать. И всё же мятежник каким-то образом атаковал снова. Нечто, противоречащее здравому смыслу, какая-то сила, словно бы противостоящая даже логике смерти, заставляла его двигаться дальше. Я отдёрнул его голову левой рукой, зажал лицо перчаткой и оголил ему горло, а затем сокрушил трахею ударом навершия. Противник упал, продирая когтями борозды в моей шинели. Не успел он рухнуть, как еще один отступник взмахнул у моей головы трубой, утыканной гвоздями. Увернувшись, я перехватил меч острием вперед и вонзил его в живот врага. Надавил на клинок и погрузил его как можно глубже, одновременно сломав первому мятежнику шею ударом ноги.

Мертвый груз повис на острие меча. Я вытащил клинок из тела и увидел, что теперь пали духом уже все изменники. Остатки толпы беспорядочно отступали. Мы бросились в погоню и снова открыли огонь. Стрелять врагам в спины — невеликая честь, если не считать того, что мы делали необходимую честную работу. Пощади мы кого-нибудь, мятежники бы вернулись, атаковали здесь или же в любом другом месте на этом адском поле боя.

Я бы не назвал это фронтом — здесь его попросту не было. Одна лишь бурная возня насекомых.

Мы всё ещё оставались в городской части улья, но подземные уровни уже распространяли свою заразу, разрушая уже повреждённые границы. Когда я не шел по телам, мои ботинки хлюпали в мульче[6] разлагающихся отходов глубиной в полметра. В этих отдаленных местах казалось, что мятежники не восставали, а тянули верхнюю часть улья в свою родную преисподнюю.

Война за Пирр представляла собой смердящую массу противоречий. Битвы, хотя и проходили на обширной территории, представляли собой стычки в узких проходах, тупиках и переплетениях железа и скалобетона, которые были разрушенными постройками или же зданиями, которые не возвели до конца и бросили еще тысячелетия назад. У Бренкен не было выбора, кроме как разделить роту на несколько автономных отрядов, каждый из которых зачищал один отдельно взятый участок. Силы мятежников исчислялись тысячами, и они в разы превосходили нас числом, но тесное пространство мешало толпе в полной мере воспользоваться этим. Изменники отбросили неподготовленное ополчение, которое, до недавнего времени, лишь в теории знало, что такое уличные бои, но против одной-единственной роты Армагеддонского Стального Легиона бунтари мало что могли сделать. Солдаты в полушинелях, скрывающие все человеческие черты под шлемами, визорами и дыхательными масками, уже не были личностями. Они стали коллективной машиной смерти, которая втопчет вражеские тела в грязь.