Имперские игры

О’Галлахан жестом предложил Хэмптону перебраться подальше от того места, где Ральф Горман уже примеривался относительно того, какими именно подручными средствами будет склонять с задушевным беседам попавшихся черномазых, но заметил, что Уэйд вовсе не собирается уходить. Вопросительный взгляд и почти сразу последовавший ответ.

- Это противно, но я предпочту видеть. Политика и сама не делается в белых перчатках. А такая, в которой оказались замешаны мы и подавно.

- Взросление, - после недолгой паузы процедил ирландец, после чего сам и поправился. – Нет, многие и повзрослев, не понимают необходимость. Не понимали. Страна меняется. Быстро.

- Но это ведь хорошо, да? Мы становимся сильнее.

- Сильных боятся, Уэйд. Ты тоже воевал, видел этот страх в глазах янки. А я куда раньше, когда жизнь ганфайтера и… В общем, когда казалось, что только это и будет.

Хэмптон, в силу своего происхождения, многое знал. Вернее, мог о многом спросить у отца, мультимиллионера и, генерала и губернатора «золотого штата». Спрашивать он не стеснялся, потому знал о «белых пятнах» в происхождении немалого числа новой элиты империи. Сам Станич, получивший первоначальный, использованный во благо Конфедерации капитал очень уж быстро ивнезапно. Джон Смит опять же, ну и персоны помельче вроде того же О’Галлахана. Немногие знали об этих «белых пятнах», но даже знающие отнюдь не стремились копаться в этом, осознавая, что, помимо проблем, интерес ничего не принесёт. Вот и Уэйд Хэмптон Четвёртый вовсе не стремился лезть туда, куда не следует. Хотя слушал внимательно, стараясь запоминать всё услышанное. Лишними знания не бывают, особенно если не привлекать внимания других к осознанию того, что они у тебя имеются.

Меж тем оба бойца, вынужденно – но без каких-либо душевных терзаний и даже тяжёлых вздохов - взявшие на себя обязанности «мастеров дознания» начали добиваться истины и желания поделиться этой самой истиной как можно быстрее и в больших количествах от пленников. Сперва стали работать над зулусами при помощи подручных средств: раскалённого железа, нескольких швейных игл и обычной бритвы. Опыт показывал, что сломать можно почти любого, а уж про черномазых и говорить нечего. Этот материал отличался повышенной хрупкостью, что не раз было доказано.

И точно! Нюхнув запах горелой плоти того из своих соплеменников, который был признан менее интересным – а значит наименее ценным, которого можно не особо то и щадить - остальные зулусы заверещали чуть ли не громче самого пытаемого. Осознали, что то же самое совсем скоро произойдёт и с ними… особенно после того. как Питер ван Торн, по просьбе О’Галлахана ставший переводчиком с зулу на английский, кратко, но чётко изложил неграм варианты их дальнейшего бытия. Зулусский язык бур знал плохо, но и этого должно было хватить… для первой, полевой стадии допроса.

К сожалению, несмотря на всё своё искреннее, от всей буши желание говорить, прихваченные зулусы знали очень мало, почти ничего. С ними договаривались не напрямую, а через клятых гриква. Предложение, по меркам дикарей, было очень щедрое. Им давали ружья, некоторое количество боеприпасов, а ещё разрешали оставить себе всё, что они смогут взять в качестве добычи. За исключением её живой и говорящей части. Именно так! Непонятным покамест нанимателям требовался кто-то живой. Живой из числа заокеанских гостей, поскольку про буров и разговора не было, их заранее записали в мертвецы.

Больше ничего толкового по поводу нападения и тех, кто его организовал, зулусы сказать не могли. И хотели бы что-то добавить, да нечего. Однако выделить каждому по пуле и затем прикопать в общей могиле их пока не следовало. Это при полевом допросе они ничего больше сказать не могли, а вот при долгой и вдумчивой беседе в подходящей обстановке из них, как из того библейского камня, ещё можно было выжать… кое что. Пленников ждала Претория, а уж дальше… скорее всего могила, ведь не стоит оставлять лишних свидетелей того, как делаются дела за океаном, в одной молодой империи.

Зато гриква, по крайней мере один из захваченных, оказались полезны куда сильнее. Хотя бы потому, что подозрение о причастности кого-то с белым цветом кожи превратилось в уверенность. Конкретный разговорившийся смесок бура и готтентота, при одном взгляде на которого что Хэмптон, что О’Галлахан в очередной раз убедились в пагубности смешения белой и черной рас, пролопотал о том, что и сам видел двух из числа нанимателей. Тех двух, которые оставались с их отрядом до последнего, собственно и руководя нападением. Они же и приказали отступать, поняв, что попытка захвата каравана с треском провалилась. И поняли они это сразу же после того, как начали стрелять пулемёты. Задержка же в отступлении была вызвана сложностью донесения разумной мысли в далёкие от разума головы наёмников.