Имперский городовой

Торвальд замолчал, не собираясь как-то объяснить пассажиру причину своей нелюбви к вполне безобидным заморским сумчатым животным. Ему даже расхотелось рекламировать достоинства Дракоши. Так они молча и проехали почти всю оставшуюся часть пути до улицы Ореховой. Лишь в конце любопытный гном поинтересовался у Зенона насчет вчерашнего шума в заброшенных портовых пакгаузах.

– Говорят, там целое сражение с работорговцами случилось. Народищу полегло с той и другой стороны тьма тьмущая.

– Досужие сплетни, – авторитетно заявил юноша, – десяток бандюков повязали без малейшего шума, тепленькими и сонными.

– А насчет комиссии из самого Царьграда, что говорят? – воспользовавшись благодушным настроением пассажира, спросил Торвальд.

– Вообще-то, информация конфиденциальная, – пошутил Зенон. – Но только тебе и только по секрету. Сегодня-завтра нагрянут целой толпой: графья, князья и бароны разные, и ежели какая сволочь учинит против них какое-нибудь злодейство: кошелек сопрут или драгоценность какую, будет такой шмон, что мало не покажется. Землю носом станем рыть, а виновных накажем самым строжайшим образом. Я лично читал указ Самого, – Зенон вперил указательный палец в небесную синь над головой, – разрешающий расстреливать всех подозреваемых без суда и следствия прям на месте задержания.

– Неужели без суда и следствия? – со страхом в голосе переспросил Торвальд.

– Совершенно точно – все ворье к стенке. По законам военного времени.

За разговорами не заметили, как оказались на улице Ореховой. Подкатив к дому за номером пять, они увидели приличную толпу народа, собравшуюся вокруг небольшой бревенчатой избушки, утопающей в пышной зелени плодовых деревьев и кустарников. Местные жители стояли вдоль невысокого забора, сколоченного из штакетника, лузгали семечки, о чем-то судачили. У ведущей внутрь двора калитки стоял нижний полицейский чин и внимательно следил за тем, чтобы никто из посторонних не проник на охраняемую территорию.

Отпустив таксомотор, Зенон подхватил свой чемоданчик и направился прямиком к бдительному стражу.

– Поручик Зенон Мэйлори, – представился он.

– Рядовой Шило, – назвался совсем еще молоденький парнишка. – Проходите, господин поручик, фельдфебель Круг поджидает вас в саду за домом.

Юноша довольно быстро отыскал околоточного надзирателя. Это был весьма тучный мужчина, сильно страдающий от жары. Даже сидя на скамейке в тени раскидистой груши, он истекал потом, отчего непрерывно вытирал носовым платком лысую голову, лицо и могучую шею. Платок хоть и был размером с небольшую скатерку, но очень быстро пропитывался влагой насквозь, и фельдфебелю каждый раз приходилось его отжимать.

– Уф, духотища-то, господин поручик! – страдальчески возведя свои маленькие поросячьи глазки к небу, воскликнул полицейский. – А тут еще эта покойница. Угораздило же бабу порешить себя в эдакое пекло! Да что с них взять – баба, она и есть баба, чем думает, непонятно...

– Фельдфебель, – прервал душевные стенания околоточного Зенон, – а теперь в сжатой форме поведайте, что у вас здесь случилось?

По словам околоточного, около часа назад к нему прибежала соседка Лары Смола, вдовы Яника Смола – местного дебошира и пьяницы, скончавшегося пару лет назад от точного удара в сердце охотничьим ножом, полученного им в кабаке от одного залетного искателя приключений. Глупая баба с самого порога заорала, что не далее как четверть часа назад обнаружила Лару в ее собственной спальне с перерезанным горлом. На вопрос полицейского о том, что она делала в доме покойной, соседка вполне внятно ответила, что зашла попросить немного растительного маслица, мол, в лавку по такой жаре бежать не хотелось, а благоверный к ужину пожелал мятой картошки с постным маслом, зеленым лучком и молодым укропом. Короче, когда вошла она в избу и нашла подружку в бездыханном виде, едва сама «копыта не отбросила» от страха, но совладала с эмоциями и сразу же рванула к ближайшему представителю законной власти.

– Я, как полагается в таких случаях, – продолжал свой рассказ фельдфебель Круг, – тут же позвонил в управление, затем отправился к месту преступления с одним из нижних чинов и, обеспечив охрану дома, стал дожидаться приезда следственной группы. – И, утерев в очередной раз выступившие на лице бисеринки пота, подытожил со слезой в голосе: – Жалко бабу, совсем еще молодая была, и парнишка восьми годков у нее остался, недавно к бабке отправила куда-то в деревню. Вот горе-то будет, когда узнает, что остался круглым сиротой. Государство-то оно, конечно, без заботы не оставит, но с родной матушкой, хотя бы и в бедности, оно куда лучше, чем в сиротском приюте.

Зенон не ожидал от простого полицейского столь бурного проявления чувств и сам едва не прослезился. Но дело не терпело сантиментов, и он, преодолев накатившую волну жалости к осиротевшему мальчику, обратился к околоточному:

– А теперь пройдемте в помещение. Посмотрим, что у вас здесь произошло.

– Сей момент, – встрепенулся мужчина и неожиданно быстро для своей комплекции зашагал ко входу в дом.